Лорна Мартин - Женщина на грани нервного срыва

Мой вечер чревоугодия был особенным еще и из-за собственно чревоугодия. За те три года, что я прожила в этой квартире, я ни разу не приготовила нормального ужина — если не считать вечеров тайской кухни для друзей. Я не готовила для себя, перебиваясь едой из кафе на вынос, чипсами и иногда — когда совесть замучает — салатами, супчиками и фруктовыми коктейлями.

Идя на кухню за второй порцией мороженого, я вдруг осознала, что редко получала столько удовольствия от еды. Психотерапия помогла мне повзрослеть, но во многих отношения я снова чувствовала себя ребенком. Простейшие вещи, которые давно должны были мне приесться, я встречала с радостным изумлением. Например, недавно мы вместе с Льюисом рисовали, и я удивлялась даже больше его, наблюдая, как синий и красный, смешиваясь, дают фиолетовый, а красный и желтый превращаются в оранжевый.

— Ты только посмотри! Невероятно. Невероятно.

Он озадаченно на меня взглянул, а я сказала:

— Подожди, вот откроешь это для себя во второй раз…

Позже в тот вечер я взяла записную книжку, где описывала свой «путь к выздоровлению», и посмотрела в самое начало.

Первая запись представляла собой бессвязный поток сознания на двенадцать страниц. Я настрочила это в лондонском аэропорту, глотая джин-тоник, разбавленный слезами. Помимо прочего, я излагала свои аргументы против психотерапии: «Уж конечно, никто никогда не сможет узнать человека лучше, чем он сам; чужак не вправит тебе мозги так, как ты можешь вправить их себе сама; я знаю себя вдоль и поперек — я копаюсь в себе с ранней юности».

Неужели в тот момент я и правда искренне верила, что знаю себя? Да я понятия не имела о том, кто я такая. К тридцати пяти годам отрастила толстенную броню, толку от которой было не больше, чем от бумажной салфетки. Никакая рефлексия, чтение книг, смена обстановки, уход с головой в работу, новые романы или путешествия не помогли бы мне увидеть себя в истинном свете. Для того чтобы это сделать, мне пришлось вступить в непривычные, уникальные отношения с доктором Дж.

Откуда я знаю, что благотворительный велопробег в Гималаях, уединение в буддистском монастыре, воцерковление или обмен Кристиана на новую модель не принесли бы мне столько же пользы? Что ж, вот единственный абсолютно честный ответ: я никогда не узнаю, как на меня повлияли бы все эти вещи, но они точно не дали бы мне шанса проанализировать свое поведение в отношениях с людьми. Меня не раз спрашивали, в чем разница между психотерапией и беседой с хорошим другом или родственником. По-моему, это все равно что сравнивать кантри с панк-роком. Первый музыкальный стиль утешает и успокаивает, второй же редко ласкает слух — он бросает тебе вызов, шокирует, но в то же время способен вывести из ступора.

Я где-то читала, что психотерапия коренным образом меняет практически любого человека. Мне еще предстояло проверить это в отношениях с мужчинами, но с семьей, друзьями и коллегами я определенно вела себя гораздо более зрело и здраво.

Как-то раз в середине декабря я читала «Нью-Йоркер», и мое внимание привлекла рекламная полоса. Вообще-то обычно реклама меня не интересует, но там был изображен Роджер Федерер, и я сразу же вспомнила Дэвида. Хотя я и без того думала о нем частенько. Я даже нашла в Интернете его фотографию и подолгу ее рассматривала. Да, я искала его в Интернете. И да, я тоже купила книжку «Спортивный журналист». История Фрэнка Баскомба была хороша сама по себе, но мне было особенно приятно ее читать, сознавая, что эта же книга лежит — или уж точно лежала — рядом с кроватью Дэвида. Так вот, о рекламе. Меня зацепила не столько фотография Федерера и его сходство с Дэвидом, сколько слоган: «Рановато уходить в историю». Точно, подумала я, наши отношения с Дэвидом еще не ушли в историю.

В тексте говорилось, что такие спортсмены, как Федерер, встречаются раз в сто лет. Что ж, гениальные теннисисты — не единственная редкость в этом мире. Шанс встретить настоящую любовь тоже выпадает человеку нечасто. А сногсшибательные доктора вроде Дэвида Макензи встречаются и того реже. Умом я давно понимала: надо быть дурой, чтобы упустить такую возможность. Наконец это стало доходить до меня на эмоциональном уровне — и я начала действовать.

Я позвонила Луизе и спросила, не знает ли она, где я могу «случайно» наткнуться на Дэвида, желательно в самое ближайшее время. Вскоре сестра доложила, что в пятницу он собирается с коллегами в пабе «Бен Невис» — отметить свой последний рабочий день в Западной больнице. Он переводится в другую клинику Глазго, заниматься педиатрией.