Ксения Васильева - Девственница

Сели за стол. Марина пожарила курицу, бабке не разрешила: сказала, сиди, отдыхай, я все сама сделаю. Красиво накрыла, откупорила бутылку, перемешивая с соком (тоже из деревни), налила в гостевой штоф. Пелагея глазам не верила - давненько не была Маринка такой ласковой, сноровистой, такой уважительной. Пелагея сидела, сложив руки, и не могла нарадоваться: может, ещё и наладятся у неё отношения с Маринкой, может, у той какие личные передряги были? Выпили по рюмке, по второй, закусили вкусно. Пелагея нахваливала Ларискину стряпню и саму Лариску.

Маринка подтверждала, что да, баба она хорошая, но вот не везет ей люто.

- Дак что, Иван-то сидит? Или ещё что?

- Иван сидит - это одна беда, а вот сама Лариска - плохая, - грустно сказала Маринка, наливая по третьей.

- А что так? - всполошилась от любопытства и беспокойства Пела-гея.

- Да болеет она сильно. - Тут Маринка в красках и подробнос-тях, но кое-что утаивая, чтоб не пугать бабку, рассказала, как живет Лариска: и что дом - полная чаша, и дети ухоженные и тихие, все бы ничего, но вот привязалась к ней какая-то простуда - никак не отойдет, кашляет, насморк такой, что глаза не видят, слабость. Доктор из города приезжал, сказал, что её в больницу на уколы надо, дней на десять, без уколов инфекция может дальше пойти. Лариска отказалась - детей-то девать некуда, тогда врач ей сказал, что если она так будет относиться к своему здоровью, то вообще может сердце не выдержать, и она детей сиротами оста-вит. Бледная стала, худая, все время на больничном, на день-два выйдет и опять дома...

Тут Пелагея поняла все Маринкины подходцы - и закуски, и вин цо, и ласку. Ах, стерва! Это она её выжить хочет! Поди, здорова Лариска, как кобыла, а уж заедешь, не выедешь!

- Ты чего, меня спровадить решила? На Лариску болезни нагнала?

- Дура ты старая, Пелагея Власьевна. С чего бы мне такое придумывать? Я их проведать поехала, ты-то ведь задницу не поднимешь, чтобы хоть раз в три года племяшку навестить! Меня Лариска просила: может, бабушка приедет хоть на недельку. Но я тебе это даже не сказала, потому что знаю, как ты про меня думаешь. Да наплевать тебе на родных людей, все боишься квартиру мне оставить, даже на несколько дней. Эх, ты! Да них посмотреть - сердце кровью обливается. Да не уезжай ты никуда, пошла ты! Я возьму за свой счет, кое-чего продам и поеду к ним, а ты тут сиди. Но Лариске правду скажу: боится бабушка из квартиры нос высунуть, что я тут же от неё хату отсужу. Пошла ты!

Пелагея заметалась: как же так, что подумают о ней деревенс - кие, хотя и, действительно, было наплевать на них Палаге, отвыкла она от них. Но, чтоб плохо думали - этого нельзя никак, и Лариска, конечно, больная, только насколько... Конечно, Маринка свой интерес блюдет, это ясней белого дня, но ведь и то правда, что дети ещё малые и одни останутся. А Маринка, стерва, все может, возьмет да удует в деревню, когда Пелагея спать будет. И там по деревне трезвон пустит. Ох, стерва, вляпала Палагу в непромокаемое! Ладно, успокаивала она себя, на недельку-то чего не съездить? Не будут же её держать на привязи, соберется да уедет,как только Лариска из больницы выйдет.

Марина встала из-за стола: ладно, Пелагея Власьевна, не журись. Я поеду за Ларискиными детьми ходить и в больницу еду таскать. Не развалюсь. С работы надо будет уйти - уйду. В деревне останусь.

И ушла в комнату, дверь за собой закрыла.

Пелагея разрывалась: и злилась так, что голова кругом шла, на

Маринку, на Лариску, на судьбу свою и где-то прятался и проглядывал страх, что грех это большой - своим не помочь, а квартиру стеречь.

Утром Маринка вошла в кухню с большой сумкой, хмурая, ненакрашенная.

- Я на работу, потом в комиссионку, не жди. - И повернулась уходить. Палага не спала всю ночь и теперь решилась:

- Погоди, поеду я, дай соберусь. Своих не брошу. А ты тут хоть сгори синим пламенем, - не удержалась под конец Палага.

Маринка рассмеялась, - ох, и зла ты, бабаня, ох и зла!

- А ты - добрая! Ух, добра! Прямо от твоей добрости слеза аж прошибает!

- Никуда твоя квартира не денется. Приедешь, если захочешь, снова будем вдвоем горевать, а может, за это время я съеду - у меня сейчас один мужик образовался, сильно клеится, так что, может, ещё одна поживешь, в свое удовольствие!

Быстро собрались, Маринка поехала на вокзал, посадила бабку в вагон, даже чмокнула в старенькую сморщенную щечку, помахала в грязное окошко электрички, и Пелагея отбыла к родным местам.

Похоже, навсегда. И всю дорогу проплакала.