Джудит Гулд - Вторая любовь

Дороти-Энн снова отступила назад.

— Я тоже рада тебя видеть. Но тебе все же следовало позволить мне встретить тебя в аэропорту.

— Нет, — возразил Хант. — Я знал, что ты занята, и меня все равно встречал лимузин. — Он улыбнулся. — Но раз уж я теперь здесь, я намереваюсь занять все твое время. С этой самой секунды и до моего отъезда.

— Я полностью в твоем распоряжении.

«Отныне и вовеки», — подумала она.

И произнесла вслух:

— Мы будем пользоваться моей машиной и услугами моего шофера, пока ты здесь. Так нам легче будет передвигаться по городу. — Дороти-Энн чмокнула Ханта в губы. — Давай присядем. Тебе не следует перегружать ногу.

Он изумленно поднял брови:

— Уже командуешь?

— Только ради твоей же пользы.

Рука об руку они подошли к обтянутому вощеным ситцем дивану в гостиной, элегантно обставленной несколько казенной, но удобной английской и французской мебелью. Сквозь причудливо задрапированное окно Дороти-Энн видела постепенно зажигающиеся огни города, напоминающие зарождающиеся миллионы звезд. На кофейном столике она заметила серебряный поднос с двумя высокими тонкими узкими бокалами и бутылку шампанского «Луи Родерер Кристл» в ведерке со льдом.

Они сели, все еще держась за руки. Хант вытянул раненую ногу и положил рядом трость.

— Я вижу, что ты обо всем позаботился, — Дороти-Энн кивком головы указала на шампанское.

— Мы должны отпраздновать. Ведь я встречаюсь с тобой не каждый день. Подожди, я открою бутылку.

— Глупости, — возразила Дороти-Энн. — Ты посиди спокойно. Я отлично справляюсь с пробками от шампанского.

Она мастерски открыла бутылку, наполнила оба бокала и протянула один Ханту.

Он высоко поднял свой бокал, и Дороти-Энн дотронулась до него своим.

— За нас, — произнес Хант, глядя ей в глаза.

— За нас, — повторила Дороти-Энн, не отводя взгляда. Она отпила глоток. Шампанское пенилось и оказалось отменным на вкус. Молодая женщина поставила бокал и посмотрела на Ханта. — Ты уже подумал над тем, чем бы тебе хотелось заняться, пока ты здесь? — спросила она.

— Разумеется, подумал, — последовал ответ. Уинслоу хитро улыбнулся.

Он обнял Дороти-Энн, и она приникла к нему, прижалась головой к груди, слушая тяжелые удары его сердца. Потом его губы нашли ее, и он целовал ее глаза, плечи, ощущая губами биение жилки на шее.

Дороти-Энн почувствовала все очарование безоговорочной капитуляции. Дрожь предвкушения пробежала по ее телу, и они начали раздеваться, по пути в спальню оставляя за собой шлейф разбросанной одежды. Они улеглись рядом на большой кровати, глядя друг на друга.

— Твоя нога, — напомнила Дороти-Энн.

— А что с ней такое?

Она взглянула вниз на колено, все еще пребывающее в гипсе.

— Можно? — спросила она.

— Конечно. Давай.

Она аккуратно прикоснулась, нахмурилась, легко поглаживая пальцами раненую ногу. Потом снова взглянула на Ханта:

— Тебе больно?

Он покачал головой и улыбнулся.

— В данный момент ощущения очень приятные.

— Но ты уверен, что мы можем заняться любовью? Я хочу сказать, что мне не хотелось бы причинить тебе вред.

— Не беспокойся, — рассмеялся Хант. — Такому вреду я только обрадуюсь.

Ее руки медленно двинулись вверх по его бедру к плоскому животу, потом по груди. И на ее лице не отразилось и тени смущения. Хант взял ее голову обеими руками и прижал к себе. Потом глубоко вздохнул.

— Мммм, — прошептал он. — Ты пахнешь сахаром и специями и всеми милыми вещами.

— А это потому, — отозвалась она, поднимая голову и отбрасывая волосы назад, — что у тебя есть хобот. — Дороти-Энн улыбнулась, нащупывая руками его член. — Ну-ка подумай и скажи, бывает ли время, когда твой хобот не дает о себе знать?

Хант взглянул ей в глаза пристальным, напряженным взглядом:

— О, очень часто.

— И с чем же это связано?

— Стоит мне оказаться вдали от тебя, — Хант улыбнулся. — Но как только я о тебе подумаю и — раз! Старина Джонсон там внизу сразу становится по стойке смирно.

— Тогда нам надо что-то сделать для бедного старины Джонсона, — торжественно произнесла Дороти-Энн, нагибаясь над Хантом и прижимаясь губами к его губам.

Их поцелуй превратился в страстные объятия, которые невозможно описать словами. Они рассказали о том, что оба оставили позади эмоциональный груз прошлого и не собирались больше скрывать свой голод. Наконец, забыв о чувстве вины и ни о чем не думая, каждый из них подарил свое тело и свою душу другому с глубоким смирением и с такой щедростью, которая не знала границ. Они не ставили никаких условий, во всем уступая друг другу.