Уильям Локк - Счастливец

— Все во мне шиворот-навыворот в эти дни, — сказал Поль. — Таким образом, нам сейчас пришлось стать вверх ногами, и это было еще лучше всего.

И он продолжал свой объезд.

Ночь застала Поля в большом зале мэрии с агентом и членами его комитета. Тут же были и агент либералов, и либеральный комитет. В одном конце зала сидел мэр предместья в облачении и цепи, председательствуя при подсчете голосов. Счетчики сидели за длинными столами, на которых стояли запечатанные урны, привезенные из всех избирательных бюро; их опорожнили и подсчитывали голоса, связывая бланки пачками по пятьдесят штук за каждого депутата. Группы членов комитетов обеих партий беседовали вполголоса. На обычных выборах оба кандидата в девяносто девяти случаях из ста разговаривали бы друг с другом об игре в гольф, и уславливались встретиться в более мирном состязании, чем сегодняшнее. Но на сей раз Поль был единственным наличным кандидатом, и он сидел в кресле в стороне от прохаживающихся политиков, чувствуя себя странно чужим в этом обширном и торжественном зале.

Он слишком устал телом, разумом и душой, чтобы принимать участие в болтовне Вильсона и своих телохранителей. Кроме того, у всех у них на лицах было написано предвкушение победы, и за это он ненавидел их в течение всего дня. Лица, вчера вытянутые и тревожные, сегодня были глупо радостными. Всюду он видел предсказание победы, основанное на горе его отца. И молодой человек страстно желал собственного поражения.

А насколько иным могло бы быть все, если бы не вмешательство высших сил. Если бы его противником был любой другой кандидат и если бы его самого поддерживала его прежняя сияющая вера; если бы его принцесса, как небесное светило, освещала мрачные улицы! Подумать только, какой радостной была бы битва этой недели, какой мощный трепет охватывал бы его, какое переживание тысячи жизней вдохновляло его в эти немногие часы отдыха, ныне омраченные горем и безысходностью! Он сидел в стороне, скрестив ноги, прикрыв глаза рукой. Вильсон и его компаньоны, озадаченные его явной апатией, не нарушали его уединения.

Подсчет подвигался медленно, но безостановочно, и пачки по пятьдесят голосов вырастали на каждой стороне в кучи, и куча Поля становилась все больше по сравнению с кучей Сайлеса Фина.

В конце концов Вильсон не выдержал. Он оставил группу, с которой беседовал, и подошел к Полю.

— Мы уже намного впереди, — воскликнул он возбужденно. — Я говорил вам, что вчерашний вечер сделал свое дело!

— Вчера вечером, — сказал Поль, вставая и засовывая руки в карманы пиджака, — сторонники моего оппонента с шумным энтузиазмом вотировали ему доверие.

— Это так, — ответил Вильсон. — Толпа великодушна и ее можно растрогать. Сидящие в театре жулики и прохвосты охотно аплодируют торжеству добродетели и поражению порока; но каждый в отдельности, выйдя на улицу, принимается за свое преступное занятие и посылает к черту всякую добродетель. Если бы собравшимся вчера на митинге пришлось голосовать тотчас же, они голосовали бы, как один человек. Сегодня они рассеялись, и каждый в отдельности пересмотрел свое вчерашнее мнение. Каждый радикал предпочел бы иметь своим представителем в парламенте человека, пробившего себе дорогу собственными усилиями, а не аристократа; но черт побери, он скорее согласится иметь представителем аристократа, чем бывшего каторжника.

— Но почему вы называете меня аристократом? — воскликнул Поль.

Вильсон рассмеялся:

— К чему же объяснять такую очевидную вещь? Во всяком случае, вам достаточно взглянуть, чтобы убедиться, как растет количество ваших голосов.

Поль взглянул и увидел, что Вильсон прав. Потом он сообразил, что Вильсон и другие, так напряженно трудившиеся в его пользу, не разделяют его личных горестей. Они бесспорно заслуживали благодарности. Поль взял себя в руки, подошел к ним и постарался проявить удовольствие от их радости и близкой победы.

Когда подсчитывали уже последние голоса, вошел служащий с письмом к Полю. Оно было доставлено посыльным. На конверте он узнал руку Джен. Он вскрыл его и прочел:

Мистер Фин умирает. Доктор говорит, что он не переживет ночи. Приезжайте, как только сможете.

Джен.

Около здания мэрии улица была забита народом. Люди прорывались сквозь ряды полиции, охранявшей подступы к парадной лестнице и подъезду. Люди висели на столбах электрических фонарей над головами толпы. Люди длинной линией вытянулись спиной к окнам магазинов на противоположной стороне улицы. Несмотря на холодную ночь, окна домов были открыты. В кулуарах мэрии, за стеклянными дверями, виднелось несколько фигур, двигавшихся взад и вперед, приходящих и уходящих, — членов комитетов, журналистов, служащих. Начал моросить дождь, но толпа не обращала на него внимания. Засверкали блестящие от влаги капюшоны непромокаемых плащей полицейских. Толпа хранила порядок, сдерживаемая внутренним напряжением. Все глаза были устремлены на безмолвное ярко освещенное здание, откуда должны были сообщить результаты.