Уильям Локк - Счастливец

— Ну и что же?

— Ты говорил, когда мы ехали сюда, что будешь жить для правды и только для правды. Я лишь напоминаю тебе об этом, — прибавил он непривычно резко.

Джен овладела собой и со сдержанным рыданием, раньше, чем Поль успел ответить, сказала:

— Мы тоже говорили сегодня, Поль, вспомни, — голос ее дрожал, — о пучках моркови.

— Ты права по существу, — сказал Поль, глядя на нее серьезно. — Но я знаю себя. Мое чувство к тебе очень глубоко. Это правда — да мне и не нужно говорить тебе об этом. Мы вместе могли бы прожить счастливую и благородную жизнь.

— Мы принадлежим к двум различным социальным классам, Поль, — сказала она тихо, садясь опять в кресло с прямой спинкой у стола.

— Это не так, — ответил он. — Я отрекся от моей принадлежности к другому классу сегодня вечером. Я был принят в так называемом высшем свете отчасти потому, что там думали, будто я человек благородного происхождения. Теперь, когда я публично заявил, каково мое происхождение, а газеты вскоре напечатают обо мне всякие подробности, я исключен из этого высшего общества. И не буду добиваться быть вновь принятым в него.

— Но они будут искать тебя.

— Ты не знаешь света, — сказал он.

— Он, должно быть, низок и отвратителен.

— О, нет! Он справедлив и почтенен. Я не стану нисколько порицать его за то, что он не захочет считать меня своим. Да и почему бы? Ведь я не принадлежу к нему.

— Да нет же, ты принадлежишь к нему, дорогой Поль! — воскликнула она убежденно. — Если бы даже ты мог отделаться от своего воспитания и образа мыслей, ты все же не сможешь отделаться от своей сущности. Ты всегда был аристократом, а я всегда была дочерью мелкого лавочника и останусь ею.

— А я говорю, — возражал Поль, — что оба мы произошли от народа и принадлежим к нему. Ты поднялась над мелкими лавочниками ровно настолько, насколько и я. Не будем испытывать ложного стыда. Что бы ни случилось, ты всегда будешь в обществе людей хорошего происхождения и воспитания. Ты не можешь вернуться на Барн-стрит. Но ведь между плебейской Барн-стрит и аристократической Майфэр есть еще утонченная и интеллигентная страна, где ты и я можем найти подходящую для нас почву и создать себе общественное положение. Что ты скажешь об этом?

Она не смотрела на него, перебирая карточки на подносе.

— Завтра ты будешь думать иначе. Сегодня ты переутомлен.

— И еще, прошу извинения за вмешательство, — сказал старик, поднимая трубку в своих заскорузлых пальцах, — ты не сказал ей, как ты любишь ее, что следовало бы сказать молодой женщине, у которой просишь руки.

— Я сказал правду, дорогой старый друг! — сказал Поль. — Я чувствую глубокую и искреннюю привязанность к Джен. И этой привязанности я не изменю во всю мою жизнь. Я скоро найду мой пучок моркови, как она называет это, — величие Англии. Она — женщина, которая поможет мне на моем пути. С мечтами я покончил навсегда. Джен самая хорошая и значительная действительность. Сегодняшние дела доказали мне это. Для меня Джен — это правда. Джен…

Поль обернулся к ней, но она, встав с кресла, смотрела не отрываясь, на карточку, которую держала в руке. Ее глаза на мгновение встретились с его глазами, когда она положила ее перед ним на стол:

— Нет, дорогой! Для тебя правда — вот это…

Он взял карточку и взглянул на нее удивленно. На карточке была короткая надпись: «Принцесса София Зобраска», а ниже, карандашом, ее рукой: «С тревогой и сочувствием». Поль зашатался, как будто ему нанесли сильнейший удар. Он пришел в себя под серьезным и ясным взглядом Джен.

— Ты знала об этом? — спросил он тихо.

— Нет. Я только что нашла эту карточку на самом дне подноса.

— Как могла она попасть сюда?

Джен позвонила.

— Не знаю. Если Анна еще не легла, мы можем спросить ее. Так как она была на дне, то, должно быть, ее принесли одной из первых.

— Каким образом это известие могло дойти до нее так скоро? — сказал Поль.

Вошла горничная. На вопрос Джен она ответила, что сразу же после того как Поль поднялся наверх и когда Джен была у телефона, шофер подал ей эту карточку. Он вышел из большого лимузина, в котором сидела леди в шляпе и густой вуали. Как Джен приказывала, она сказала, что мистер Фин скончался, и шофер ушел, а она заперла дверь.

Горничную отпустили. Поль стоял у камина, опустив голову и засунув руки в карманы пиджака.

— Я не могу этого понять, — произнес он.

— Она, наверное, приехала прямо от здания мэрии, — сказал Барней Биль.