Сью Уэлфер - Все дальше и дальше

Дженни повизгивала и извивалась от искренней радости и изумления. Боже, до чего же он хорошо целуется. Сара Коулбрук полная идиотка. И только она подумала о Саре, как ее понесло.

В ту же секунду она забыла, что это она, Дженни, раззвонила всем, что у Сары роман с Лео Бэннингом, а Сара тут ни при чем. Она забыла, что это она, подслушав один-единственный телефонный разговор, соединила Сару с викарием в воображении всех своих друзей и знакомых, которым было не лень ее слушать. Когда Дженни прижалась к Крису совсем близко, все это вылетело у нее из головы: ложь, сплетни и ухищрения, — и легенда затвердела в ее подсознании, как бетон, и превратилась в правду.

Поэтому, чуть позже, когда они с Крисом целовались, обнимались и распалялись все сильнее, свернувшись калачиком на диване, и делали все то, чем бы она никогда не подумала заниматься со своим мужем, Дженни с легкостью выложила ему все о Саре и Лео, в сокращенной форме, разумеется, ведь ей хотелось пощадить его самолюбие. Она с легкостью налила им по бокалу вина, чтобы смягчить его растущее чувство вины и впечатление от зловещих историй о том, что всем уже давно известно, что происходит между Сарой и Лео, только он один ни о чем не подозревает. И, проводя пальцами по густым темным курчавым волосам на его груди, Дженни сама поверила каждому своему слову — ну, почти каждому.

Тем временем в приходском доме Лео Бэннинг в одиночестве сидел в своем кабинете. Половицы старого дома поскрипывали и трещали, как больные суставы, измученные жарой долгого летнего дня. Через приоткрытую дверь из холла доносилось успокаивающее тиканье больших часов, стоявших на страже в прихожей и отсчитывающих минуты ночного времени.

Часы подарила ему мать, когда он закончил богословский колледж, торжественно вручив ему фамильную ценность, передававшуюся от одного поколения к другому, символизируя наступление строгой зрелости. Он скучал по матери. Кроме того, тогда ему подарили два ящика розового шампанского, немереное количество копченого лосося и таймшер на маленькую виллу в Греции.

Как давно это было? Он стал вспоминать, и число прошедших лет показалось ему настолько внушительным, что он прекратил считать.

Лео сидел так уже очень давно и смотрел на телефон. Он думал; вспоминал старых друзей, старые добрые времена, случайные происшествия в жизни, которые всплывают на поверхность после того, как излишек бренди высвободит сознание.

Гарри наверняка еще не спит, без сомнений. Скорее всего, гуляет где-нибудь с Пипом и Бруки. Ночная жизнь — их естественная среда обитания.

Лео подлил в бокал для бренди остатки хорошего коньяка и покрутил бокал в руке, глядя, как кусочки льда ударяются о хрусталь. Гарри, наверное, сейчас в клубе или дома, свернулся калачиком на диване, необязательно в одиночестве. И что он ему скажет, если сейчас позвонит и застанет Гарри дома? Что ему одиноко? Что ему отчаянно хочется поговорить с кем-то, кто хорошо его знает, кто все еще его любит? Что он скучает по нему? Что, хотя время, безусловно, лучший целитель, горе оставляет в душе длинный белый шрам, который никогда не заживет.

Янтарная жидкость прилипала к стенкам бокала. Он сам выбрал это убежище в дикой глуши, сам облачился во власяницу, и теперь едва ли стоит жаловаться на то, что все произошло именно так, как он себе представлял.

Не стоит ему так много пить. От алкоголя он становится сентиментальным, и это совершенно ни к чему после столь успешного вечера. Вдруг он подумал о Саре Коулбрук. Милая женщина, он не понимал, почему они раньше не встретились. Было бы здорово работать с таким человеком в центре святого Варфоломея: ее энергия заражает его. Потом он подумал об Адаме Грегори и о том, как Адам Грегори смотрел на Сару Коулбрук, и отчего-то ему стало грустно.

Он уставился на кусок льда, сияющую жидкость в бокале и поставил бокал на кофейный столик, рядом с фотографией в рамке. На снимке были Тим, Гарри, Бруки и Пип, в чудесный летний вечер в Греции, бог знает сколько лет тому назад. Не притронувшись ни к бокалу, ни к телефону, он поднялся в спальню.

Саре снилось, что они с Маком танцуют до потери сознания в огромном зале церкви святого Варфоломея, а Лео Бэннинг с Адамом Грегори хлопают в ладоши, отстукивая ритм, и изумленно смотрят на них. Крысолов с деревенских танцев выкрикивает фигуры и повороты, а Мак кружит ее вокруг себя. Она была рада снова увидеть заводилу, хотя теперь у него отчего-то были маленькие козлиные рожки, которые выглядывали из-под шапки густых черных кудрей и очень ему шли. Он помахал рукой и завертелся в танце.