Вайолет Винспер: Синий жасмин

- Да, дорогая. Я должен кое-что рассказать тебе. - Он поцеловал ее в глаза и достал сигарету из коробочки, лежавшей на столике у постели. Лорна молча, с бьющимся сердцем наблюдала, как Касим прикуривает. Что же он хочет рассказать? Что до встречи с нею кого-то любил? Конечно, она проявит снисходительность, но как же хочется надеяться, что это не так.

Несколько минут он молча курил, словно стараясь привести мысли в порядок, а Лорна впервые обратила внимание на огромный букет синего жасмина в вазе, благоухание которого смешивалось с дымом сигареты. На глаза попался портрет мальчика в серебряной рамке, стоявший на низком бюро. Волосы у мальчика были черные и кудрявые, а глаза веселые, лукавые; он напомнил ей детей, игравших на парижских бульварах.

Касим заметил, что она рассматривает портрет, и улыбнулся.

- Мне было около десяти, когда маман велела сделать эту фотографию.

- Как бы мне хотелось узнать тебя мальчиком, - смущенно произнесла Лорна.

- Гораздо интереснее узнать меня мужчиной, дорогая. - Он улыбнулся так же многозначительно, как и во дни их пребывания в пустыне. - Надеюсь, маман оттуда, с небес, видит, какую прекрасную и добрую жену я нашел.

- А есть другое, арабское, слово, обозначающее мать? - Лорна была заинтригованна.

- Конечно есть, но я никогда его не произносил. Едва я научился говорить, как мама попросила меня называть ее маман.

- А почему, Касим? - Лорна смотрела на него любящими глазами женщины, знающей, что и сама любима. - Она никогда не говорила, почему?

- Думаю, хотела сказать. - Сквозь дым, окутывающий худое, бронзовое от загара лицо, матово мерцали задумчивые желтые глаза. Они с нежность и жадно рассматривали Лорну, такую юную, маленькую, хрупкую на широкой арабской постели, с глазами такими же синими, как благоухавший вокруг жасмин, и припухшими губами, полураскрытыми для его жарких, всепоглощающих поцелуев.

Вдруг Касим схватил ее руку, поднес к губам и, словно настоящий француз, принялся целовать каждый пальчик.

- Именно по настоянию матери я выучил и испанский и французский. Она вела дневник, и после ее смерти прочесть его смог только я. Некоторые страницы пришлось вырвать и сжечь... В них раскрывалась тайна, которой она могла поделиться только со мной. А теперь я хочу поделиться ею и с тобой, Лорна, потому что ты любишь меня и хочешь остаться моей женой. Лорна удивленно смотрела на него.

- Я думала, ты хочешь рассказать мне, что любил кого-то до нашей встречи...

- Девушек? - Он вздернул бровь. - Да, в студенческие годы в Париже у меня были девушки. С ними было весело и приятно, но сердца моего они не затронули. Я любил пустыню... И она была для меня главной и единственной женщиной, пока в мою жизнь не вошла ты, синеглазая, солнечноволосая, с характером, как у самой пустыни.

- Неужели ни одна прелестная арабская девушка ни разу не привлекла твоего царственного взгляда?

- поддразнила Лорна. Ответная улыбка была чуть странной.

- Что ж, некоторые из них очень милы, например, Тюркейя, но по своим внутренним побуждениям я, кажется, всегда был французом, а это...

- Французом? - воскликнула Лорна.

- Да, - Касим сжал ее пальцы. - Моим отцом был не эмир, а француз, приехавший в Сиди-Кебир через год после того, как мать вышла замуж. Слова прозвучали, словно удар грома, и в воцарившейся потом тишине Лорна даже слышала биение своего сердца. Она уставилась на Касима синими, безмерно удивленными глазами... А за окнами, в дворцовом саду, пел соловей; его чарующий голос лился прямо в душу...

- Пожалуйста, - прошептала она, - расскажи мне все.

Касим опустил голову, словно даже Лорне ему нелегко было рассказывать о тайне, которую он прочел в дневнике матери.

- Этот человек приехал сюда из La belle France <����Прекрасной Франции (фр.).>. Мать, вынужденная вести жизнь замкнутую, чуждую для нее, была не слишком-то счастлива, и приезжий француз немного развлек ее. Он был молод, образован, а здесь собирался изучать старинные пергаментные свитки, найденные в одном из дворцовых подвалов. Обаятельный юноша, он напоминал ей о том мире, который она оставила, выйдя замуж за эмира. Вскоре в дневнике появилась виноватая запись о счастье, испытываемом ею в обществе Жюстена.

Касим поднял голову и многозначительно взглянул в широко раскрытые, внимательные синие глаза Лорны.

- Эмир почти все время занимался государственными делами, а когда все-таки уделял минутку своей молодой жене, то обращался с нею, как с котенком, которого можно ласкать, но делится своей внутренней жизнью даже не приходит в голову.