Айрин Хант - Счастливая встреча

Чувство облегчения было невероятным, а радость от того, что она узнала, что он не безжалостный негодяй, которым прикидывался, была беспредельной.

Она отвернулась к окну, чтобы скрыть неожиданно навернувшиеся слезы. Они уже съехали с шоссе после Глостера и теперь пробирались по узкой дороге между холмами, мимо незнакомых старых деревень и редких усадеб с окнами, в которых стекла в свете утреннего солнца блестели, как алмазы.

Все его угрозы были просто словами. Просто словами…

Они не были женаты, и никаких серьезных приготовлений на этот счет не делалось. И все же, не намереваясь отправить своего сводного брата в тюрьму и предать его публичному позору, он что-то задумал, может быть, жестокое, но справедливое; во всяком случае, Доминик заслуживал худшего. Она вполне могла теперь отказаться от брака с ним, зная наверняка, что он не сделает ничего, чтобы навредить семье или их фирме.

Так почему же она не говорит ему этого? Почему язык ее прилип к нёбу? И почему она не испытывает к нему вполне оправданной злости из-за того, что он заставлял ее, как марионетку, дергаться, шантажируя и запугивая, хотя она знала теперь, что он не собирался исполнять свои угрозы?

Ни в чем этом не было ни малейшего смысла. Даже в ее собственном восприятии этого поразительного открытия, что она свободна. Свободна, как птица.

Хотя она была занята своими собственными мыслями, все же успела заметить, что они свернули с твердой дороги и теперь двигались по проселку, вьющемуся по долине, окруженной невысокими, поросшими деревьями холмами. Адам нарушил тишину:

— Почти приехали.

— Куда? — Она спросила машинально, без особого интереса. Ее перестала интересовать цель их поездки, как только она задумалась о его намерениях, о том, какие коварные планы скрывались за его пустыми угрозами.

— Домой. — В этом слове прозвучала гордость и нежность, но все, что он говорил, имело какой-то двойной смысл. Насколько она знала, дом его был в Лондоне. Неужели он хотел сказать, что после свадьбы собирается жить где-то здесь?

Свадьбы ? Но почему она все еще об этом думает, когда вполне может совершенно спокойно послать его к черту? И почему она испытывает такое сильное чувство утраты? Не может же она действительно желать, чтобы он насильно втянул ее в самые близкие отношения, которые могут существовать между людьми?

Эти мысли были настолько неприятны ей, что, когда за поворотом возникло какое-то строение, она все свое внимание сосредоточила на нем.

Дом был небольшой, однако мощь старого камня, из которого он был построен, произвела на нее впечатление. Дом выглядел надежным и приветливым; в этом доме, примостившемся между холмами в глубокой долине, было что-то родное. Дом! Это действительно был Дом.

— Славный, — задумчиво произнесла она, когда Адам остановился перед каменными воротами, за которыми виднелся сад, покрытый снегом. Он кротко кивнул, соглашаясь с ее весьма скромной оценкой, и продолжал:

— Мартин купил его для моей матери, когда узнал, что я должен появиться на свет. Она не могла оставаться там, где жила до этого, и он настоял, чтобы у нее был дом, где она могла бы быть счастлива. Она выбрала этот, и он подарил ей его. Первые восемнадцать лет своей жизни я провел здесь. А после ее смерти он перешел ко мне.

— А была ли она здесь счастлива? — не могла не спросить Селина, слегка задумавшись. Как могла женщина, насколько ей известно, распутная, раба своей чувственности, быть счастливой в таком уединенном месте?

— Она была вполне довольна.

Его ответ озадачил ее. Ванесса говорила, что мать Адама была коварная и расчетливая интриганка, неужели этого дома ей было достаточно, чтобы быть довольной?

Она не думала, что когда-нибудь узнает ответ на этот вопрос, и охотно согласилась, когда Адам предложил:

— Может, немного разомнем ноги и подышим свежим воздухом, прежде чем войдем внутрь?

Она шла рядом с ним по дорожке, ведущей от дома в глубину долины. Она глубоко дышала, чувствовала, как чистый свежий воздух проникает в ее легкие, и решила, что постарается насладиться и этим днем, и красотой природы и забудет о всех этих загадках, о том, что, если ей удастся пробиться сквозь все эти двусмысленности и фальшь, которыми окружает себя Адам, она наконец обнаружит его истинную суть.

Мысль о том, что она все время пытается это делать, не переставала мучить ее. Она ни на сантиметр не приблизилась к разгадке мотивов его поведения в эти десять дней, пожалуй, была даже дальше от нее, потому что раньше все было ясно и гадко, как всегда, когда связано с шантажом.