Джон Пэрис - Кимоно

Асако Баррингтон, как и все простые люди, мало знала свою душу. Она жила поверхностными чувствами, как счастливое молодое животное. Ничто, даже замужество, не затронуло ее глубоко. И внезапное столкновение с дерзким ухаживанием де Бри потрясло только ее природную гордость и наивное доверие к мужчинам, не больше.

Но в этой странной, тихой стране, смысл которой скрыт в глубине, а лицо — только маска, перемена в ней началась. Ито оставил ее, как и хотел, с нарастающим сознанием ее собственного значения, ее отдельного от мужа существования. Поклонение Танаки подготовило почву для посева. Несколько слов адвоката раскрыли глубокую пропасть между ней и широкоплечим, прекрасноволосым варваром, чье имя она носила. «Я был другом вашего отца; мы вместе учились в школе здесь, в Токио». Ну а Джеффри не знал даже имени ее отца.

Асако думала не совсем так. Так бы она не смогла. Но она казалась очень задумчивой; вернувшийся Джеффри застал ее еще сидящей на террасе и воскликнул:

— О, маленькая Юм-Юм, как мы серьезны. Похоже, что мы на собственных похоронах! У вас нет чего-нибудь, чего очень хочется?

— Есть, — сказала Асако, стараясь принять веселый вид. — Был у меня гость. Отгадайте!

— Леди Цинтия Кэрнс?

— Нет.

— Родные?

— И да, и нет. Был мистер Ито, поверенный.

— А, этот маленький злодей. Это напоминает мне, что надо пойти завтра и повидать его; надо знать, что он делает с нашими деньгами.

— Моими деньгами, — засмеялась Асако. — Танака никогда не упустит случая напомнить мне об этом.

— Конечно, крошка, — сказал Джеффри, — я бы уже попал в рабочий дом, если бы не вы.

— Джеффри, милый, — сказала, колеблясь, его жена, — захотите ли вы дать мне одну вещь?

— Да, милая, разумеется: чего вы хотите?

— Мне хотелось бы автомобиль, да, пожалуйста, и еще хотелось бы чековую книжку, свою собственную. Иногда, когда я выхожу одна, мне нужно…

— Конечно, — сказал Джеффри, — давно бы уже надо завести. Но ведь это было ваше желание — не возиться с деньгами.

— О, Джеффри, вы ангел, вы так добры ко мне! Она бросилась ему на шею; и он, видя, что в опустевшем отеле никого уже нет, поднял ее на руки и понес по лестнице, к большому удивлению и удовольствию хора боев, которые как раз обсуждали, почему данна-сан так надолго оставлял оку-сан сегодня днем и кем и чем был японский джентльмен, который разговаривал с оку-сан.

После этой трогательной сцены с женой Джеффри уже не стал противиться посещению Йошивары. Если все ходят туда, стало быть, это не такой уж дурной тон.

Асако позвонила Реджи, и на следующий день молодой дипломат явился за Баррингтонами в автомобиле, в котором уже водворилась мисс Яэ Смит. Они проехали через Токио. По расстоянию это все равно что проехать по Лондону из конца в конец; громадный город — только город ли или просто выше всякой меры разросшаяся деревня?

Японская столица лишена величия, в ней нет ничего векового и неизменного, кроме таинственного лесистого участка внутри рвов и серых стен, где обитает император и дух расы. Это какая-то смесь, скопление туземных деревянных хижин, наскоро снабженных кое-какими современными удобствами. Столбы, как пьяные, пошатываются на улицах, раскачивая свою паутину электрических проводов. Трясутся разбитые вагоны трамвая, переполненные до такой степени, что люди висят гроздьями на ступеньках и площадках, как мухи, прилипшие к какой-нибудь сладкой поверхности. Тысячи маленьких лавочек привлекают внимание, манят или отталкивают прохожего. У некоторых из них на западный лад стеклянные витрины и штукатурка на стенах, скрывающие их дикость; такие походят на туземных женщин, наряженных пышно и смешно. Другие, сурово консервативные, вводят покупателя в подобие пещеры, где его глаза легко поддаются обману вследствие вечной полутемноты. Некоторые из них так малы, что запас товаров не умещается и частью раскладывается на мостовой. Лавки с игрушками, с китайскими изделиями, с пирожками, с женскими лентами и булавками для волос, кажется, стараются обнаружить все свое содержимое, вывернуться наизнанку. Другие, наоборот, так сдержанны, что не показывают ничего, кроме светлых соломенных подстилок, на которых сидят мрачные приказчики, раскуривая трубки у очага. Только когда глаз привыкнет к темноте, можно рассмотреть позади них ряды чайных кружек или кипы темных материй для кимоно.