Кристин Сэлингер - Семейные тайны

— Только иногда.

— Питаешься нерегулярно, — продолжал он. — И не говори, будто ты ужинала сегодня. Не поверю. По-моему, твои упражнения на дыхание не очень-то способствуют избавлению от стресса. Давай лучше опять испытаем мой способ.

— Мне нужно идти. — Он привлек ее к себе. — Пока не поздно.

— Уже поздно. — Он тронул губами ее губы, раз, другой. — Тебе придется остаться. На улице темно, холодно, льет дождь, — тихо говорил он, пощипывая ее губы. — А ты плохо водишь машину.

— Просто у меня… — Пилочка выпала из ее рук. — Нет опыта.

— Я хочу отнести тебя в постель. В мою постель. — Следующий поцелуй был глубже, продолжительнее. — Хочу снять с тебя твой костюм, предмет за предметом, и посмотреть, что под ним.

— Не знаю, как у тебя так получается. — Ее дыхание участилось, тело размякло. — У меня все мысли разбегаются от твоих прикосновений.

— А мне нравится их разгонять. — Он просунул ладони под ее элегантный пиджак. — Нравится приводить тебя в замешательство и в трепет. Когда ты дрожишь, мне хочется вытворять с тобой самые разные вещи.

Ее уже бросало то в жар, то в холод.

— Какие… вещи?

Филипп глухо хмыкнул, прижимаясь губами к ее шее.

— Сейчас покажу. — Он подхватил ее на руки и понес в спальню.

— Это не в моих правилах. — Откинув назад волосы, она смотрела ему в лицо.

— Что не в твоих правилах?

— Я обычно не прихожу домой к мужчине, не позволяю, чтобы он нес меня в свою постель. Это не в моих правилах.

— Будем считать, что ты изменила своей манере поведения. — Филипп поцеловал ее и положил на кровать. — Под воздействием… — Он помедлил, зажигая три свечи на элегантном подсвечнике в углу комнаты. — Активной стимуляции.

— Тогда еще простительно. — Пламя свечей чудесным образом преобразило и без того невероятно красивое лицо. — Просто ты такой обаятельный.

Он рассмеялся и, скользнув к ней на кровать, ущипнул ее за подбородок.

— А ты такая неустойчивая.

— Вообще-то нет. На самом деле мои сексуальные аппетиты ниже среднего.

— Вот как? — Он приподнял ее, чтобы снять пиджак.

— Да. Я выяснила, для себя… э-э… что, хотя интерлюдия сама по себе может быть приятным действом… — Она затаила дыхание, потому что его пальцы начали медленно высвобождать из петель пуговицы на ее блузке.

— Приятным?

— У меня редко возникает, если вообще возникает, желание повторить. Просто у меня такая гормональная организация.

— Разумеется. — Он склонился к ее грудям, соблазнительно вздымающимся из чашечек бюстгальтера, и стал водить языком по нежной коже.

— Но… но… — Его язык проник под ажурную ткань, и она стиснула кулаки, млея от наслаждения.

— Ты пытаешься думать.

— Пытаюсь понять, способна ли я думать.

— Ну и как, получается?

— Не совсем.

— Ты говорила мне о своей гормональной организации, — напомнил он, стягивая с нее юбку и не отрывая глаз от ее лица.

— Правда? Ах да… у меня вертелась такая мысль. — Где-то в голове, словно в дурмане думала она, содрогаясь от прикосновения его пальцев.

Увидев на ней опять столь возбуждающие чулки с резинками, только на этот раз дымчато-черные, Филипп пришел в восторг. Черные трусики тоже идеально гармонировали как с чулками, так и с бюстгальтером того же цвета.

— Сибилл, мне нравится то, что под твоей одеждой.

Он перенес губы на ее теплый живот и тут же почувствовал, как напряглись ее мышцы. Она потерянно охнула, заерзала под ним.

Он мог делать с ней что угодно. Сознание собственной власти пьянило как терпкое вино. И он медленно ласкал ее, продлевая каждое блаженное мгновение, и сам погружался в экстаз.

Сначала стянул чулки с красивых стройных ног, целуя их по всей длине до самых кончиков пальцев. Кожа у нее была кремовая, гладкая, душистая. Восхитительная. И еще более обольстительная, когда по ней вдруг пробегали мурашки.

Его пальцы и язык проникли под облегающую шелковую полосочку над ее бедрами. Она выгнулась, затрепетала, застонала. И, когда его дразнящие ласки обоих довели до умопомрачения, он сдернул этот тоненький барьер и приник губами к ее разгоряченному естеству. Она вскрикнула, вцепилась в его волосы, содрогаясь от оргазма, потом обмякла, ловя ртом воздух.

Передышка была короткой.

Он мог делать с ней что угодно. Абсолютно все. Она была бессильна отказать ему, бессильна остановить нарастающую волну лихорадящих ощущений, вихрем закруживших ее. Весь мир сосредоточился в нем, в нем одном. Вкус его кожи у нее во рту, мягкие волосы под ее ладонями, движение мускулов под подушечками ее пальцев.