Лиза Бингэм - Сладостный вызов

Он кивнул.

— Частично во время других сражений, но самые глубокие я получил при Бал Ране. Это был для меня переломный момент. После этого я перестал лояльно относиться к Югу. И тогда мне стало намного легче участвовать в битвах.

Маргарита закрыла лицо руками, чувствуя, что сейчас расплачется. Она не должна показывать ему свои слезы.

Однако Брэм обнял ее и провел через комнату, а она даже не заметила, что происходило вокруг. Она не соображала, что делала, но лишь обвила руками его шею и прижалась к нему, ощущая его тепло, его силу.

Допуская ошибки, они оба остались верны себе. Маргарита осознала, что этот разговор не упростил их отношений, возможно, он даже в чем-то осложнил их, но большинство тайн теперь было открыто.

Ее охватила усталость.

Почти все тайны.

Он словно бы прочитал ее мысли.

— А ребенок? — вдруг простонал он, страшась услышать ее ответ. — Что случилось с ребенком?

Судя по выражению его глаз, по тому, как похолодели его пальцы, сжимавшие ее запястья, он думал, что его сын умер. Маргарита лишь надеялась, что правда не покажется ему намного хуже его предположений.

— Пойдем со мной, — она повела его через всю комнату, туда, где стоял ящик, присланный Жоли. Постепенно она вскрыла его, сердце ее бешено билось.

Брэм, судя по всему, не понял, почему она сочла необходимым сменить тему беседы. Он было открыл рот, чтобы спросить ее, но, встретившись с ней взглядом, промолчал, чувствуя, что ей трудно сейчас что-либо объяснять.

Маргарита усадила его на железную кровать.

Оставив его сидеть на середине комнаты, она вернулась к ящику и заглянула внутрь. Жоли таким образом пытался ей намекнуть на то, что ей пришла пора помириться со своим мужем.

Отцом Джеффри.

Картина была завернута в муслин, чтобы влажный холодный воздух на пароходе не повредил ей. На портрете была изображена Маргарита в одном из самых своих удачных ракурсов, с обручальным кольцом на руке, которое ей когда-то подарил Брэм.

— Жоли поступил опрометчиво, подарив тебе нечто, связанное со мной, — тихо сказала она. — Но я думаю, что он пытался таким образом передать мне, что я должна покончить со своими тайнами.

Она сняла с картины обертку и встала перед ней так, чтобы Брэм не мог видеть изображение.

В течение нескольких лет эта картина была первой вещью, которую она видела, просыпаясь утром, и последней, на которую она смотрела перед тем, как заснуть вечером. И этот ритуал никогда не нарушался, за исключением последних нескольких недель.

— Маргарита!

Его вежливый оклик заставил ее вспомнить, где и с кем она была. Она смотрела на свое собственное лицо.

Нет, у нее на руках лежал ребенок. Маленький Джеффри. Здесь ему был примерно год. Как же он был похож на своего отца. Темные волосы, глаза с поволокой, лицо ангелочка. Здесь он был очень красив, однако Жоли безжалостно изобразил на картине его физические недостатки. Слабые ручонки, дрожащие ножки, хилое тельце. Признаки болезни, которые уже никогда не исчезнут.

Она молча отошла от картины, открывая правду своему мужу. Что ее сын — их сын — был инвалидом.

— Это Джеффри Авраам Сент-Чарльз, — мягко сказала она. — Твой сын.

Брэм сидел абсолютно неподвижно. Его взгляд стал жестким и холодным, она не могла понять, о чем он думает. Ее охватило отчаяние. Ей хотелось крикнуть: «Дай ему шанс! У него удивительно острый ум!» Он, возможно, никогда не оседлает лошадь и не поедет в Вест Пойнт, но у него есть другие способности, заслуживающие внимания.

Однако слова застряли у нее в горле.

— Где… он? — спросил Брэм спустя какое-то время.

Она хотела было скрыть от него скорый приезд Джеффри, но чувствовала, что теперь между ними не должно было возникать непонимания.

— Он приедет в Соединенные Штаты в ближайшие дни.

Она заметила странный блеск в глазах Брэма.

— Что?

— Джеффри и его няня выехали из Парижа. Они приедут в Балтимор на пароходе со дня на день, все зависит от погоды.

Брэм облокотился о спинку кровати. Это была первая реакция, которую можно было бы как-то объяснить. С тех пор, как он увидел портрет.

— Он… красив.

Маргарита вздрогнула, испугавшись, что Брэм видел только лицо и не обратил внимания на тело мальчика.

— Он… калека. Родился с трясущимися ножками и с хилыми ручками и с жалкой изогнутой спинкой.

Брэм пропустил ее слова мимо ушей, словно они ничего не значили. Казалось, он не собирался ничего замечать.

Он не обращал внимания.