Фрэнсис Шервуд - Ночь печали

— Возьми бочки или ободы, — в общем, что угодно. Подумай, дружище. От этого зависит жизнь твоей жены, понимаешь? И где донья Марина? Я ее звал.

Вперед вытолкнули Малинцин. У нее кружилась голова, ей хотелось спать. Малинцин отдавала свой рацион воды и пищи Кай и потому сильно ослабела.

— Дайте ей попить, Бога ради. Она же наш голос. Вы что, не понимаете, мы должны заботиться о нашей Малинцин, Малинцин La Lengua?

Малинцин принесли кувшин с водой, но она не могла поднять его самостоятельно.

— Пей медленнее, а то тебя стошнит.

Малинцин удалось сфокусировать взгляд на Кортесе.

— Ну что, любимая, рада меня видеть?

— Все это безнадежно, Кортес, — севшим голосом ответила она.

— Да-да, я слышал всю эту чушь. — Кортес повернулся к Агильяру. — Скажи женщинам, чтобы они немедленно начинали готовить. Нужно поставить наших солдат на ноги, прежде чем мы начнем переговоры. Удвой порцию вина.

Обняв Малинцин за плечи, Кортес осторожно опустил ее на пол.

— Ты и вправду плохо выглядишь. Но ты должна меня послушать. Я хочу, чтобы ты поговорила с Моктецумой. Как только мы все поедим, нужно отправить Моткецуму на переговоры.

— Аристократы и жрецы уже создали армию, Кортес. Это все бесполезно. — Малинцин чувствовала себя настолько усталой, что не могла даже глотать. Слова Кортеса казались ей чужими, незнакомыми, будто говорил какой-то совершенно другой человек. — Когда мы выводили Моктецуму на крышу, индейцы швыряли в него камнями. Они считают его предателем.

— Да, я и сам ненавижу предательство.

Кортес выглядел настолько сильным и говорил с такой энергией, что эти эмоции переполняли Малинцин и ей хотелось защититься от Кортеса, как хочется усталому путнику спрятаться в тени от лучей солнца. Его здоровье ослепляло ее.

— Пей, ешь и не ложись. Тебе нужно двигаться, набираться сил, а вовсе не поддаваться слабости. Мне больно видеть тебя такой, донья Марина. Стоило мне оставить тебя одну… Ты могла бы умереть, пока меня здесь не было.

Она слышала его, но не верила ни единому его слову. Больно видеть? И это Кортес говорит?

Ей принесли размягченные бобы. Кортес растолок их ложкой, смешал со своей слюной и поднес ложку к ее рту.

— Вот, попробуй. Ешь медленно. — Он пережевал кусок тортильи, сплюнул его себе в ладонь и скормил ей. — Ешь помаленьку. Вот, молодец.

— Ты заботишься обо мне, чтобы спасти своих солдат.

— Я и тебя хочу спасти, донья Марина. Ты что, не заметила, где находишься?

— И что ты прикажешь мне сделать?

— Будь полюбезнее, пожалуйста. «Дорогой Кортес, милый мой, каковы будут твои распоряжения?» — Кортес повернулся к солдатам. — Где мой рупор? Он понадобится Малинцин.

Малинцин поддерживали с двух сторон, и она последовала за Агильяром и Кортесом к Моктецуме, стоявшему у выхода на крышу. На них немедленно обрушился град стрел и камней. Послышались оскорбительные выкрики.

— Почтенный народ мешика! — крикнул Кортес. — Мы хотим поговорить.

Малинцин повторила его слова на языке науатль, пытаясь произносить слова громко и торжественно.

Вокруг стало тихо. На террасу храма вышел какой-то аристократ. Его волосы были подстрижены так, как позволялось только могучим воинам, а на голове у него сияла диадема — знак императора.

— Куитлауак, — шепнула Малинцин, — младший брат Моктецумы.

— И что хочет нам сказать твой раздвоенный язык? — Куитлауак с возмущением глядел прямо на Малинцин. — Мы убьем вас всех, высосем мозг из ваших ломких костей, а затем выплюнем осколки.

— Прежде чем вы это сделаете, — по своей воле сказала Малинцин, — мы убьем вашего брата Моктецуму.

— Мой брат Моктецума предал свой народ, — рассмеялся Куитлауак. — Он — женщина, желающая умереть в своей уютной постели, и эта женщина стара, а ее разум помутился. Ваш предводитель, этот узурпатор, этот чужак, этот непрошеный гость, захватчик наших земель, убийца женщин и детей, — никакой не Кетцалькоатль. Он лишь испражнения червей.

Моктецума, которого до этого нельзя было назвать полным жизни, вскинулся, услышав имя «Кетцалькоатль».

— Мы требуем безопасного прохода через город, — продолжила Малинцин, не давая сбить себя с толку. — Тогда мы оставим Моткецуму в живых. Мы лишь хотим уйти, вернуться туда, откуда пришли.

Куитлауак рассмеялся. Внешне он напоминал Моктецуму, но был мускулистее и резче в словах.

— И откуда ты, Раздвоенный Язык?

— Если вы нас пропустите, мы отдадим вам золото.

Куитлауак вновь рассмеялся.