Фрэнсис Шервуд - Ночь печали

— Ты говоришь это только потому, что Кортес не хочет на тебе жениться.

— Это я не хочу выходить за него замуж. Как твоя нога? Уже все прошло?

— Да.

Кай подняла ногу с циновки, и Малинцин увидела точки, куда вошла и откуда вышла стрела. Маленькие ранки были неровными, как шероховатые губы.

— Заметно?

— Да.

— Да, я тоже это вижу. Послушай, Маакс, мы с Нуньесом обзаведемся небольшим участком земли, который сможем обрабатывать сами. Мы станем выращивать маис и овощи, разводить индеек. Ну ты понимаешь, позже…

— Все только и думают что о маленьком клочке земли. Как же я устала слышать это! И ты говоришь «позже»? Это когда? Когда закончится война, которая все уничтожит?

Как-то Лапа Ягуара сказал, что Коретс напоминает паука, плетущего сеть, и все мухи, попавшие в его паутину, будут съедены. Теперь, когда Лапа Ягуара умер, его слова казались пророчеством.

— Ты не понимаешь, Маакс. Ты говоришь это просто потому, что больше не любишь Кортеса.

Малинцин оглянулась. Лежанка Кай состояла из нескольких циновок, уложенных друг на друга. Дверь завесили куском ткани, выкрашенным в разные оттенки голубого. Они купили эту ткань на рынке. Белые стены покрывали рисунки, выполненные на коре, — изображения птиц и бабочек. Над циновкой натянули тонкую газовую ткань, защищавшую от москитов. Маленькая птичка Кай свила себе гнездышко.

— И почему ты вообще влюбилась в него?

— Он позволял мне чувствовать себя живой.

Сейчас это уже не казалось достаточной причиной. Но в то время других причин ей и не понадобилось. До Кортеса она жила в каком-то смутном, непонятном для нее мире и ей казалось, что она находится на дне озера, поросшего водорослями. Кортес позволил ей подняться на поверхность и вдохнуть чистый воздух.

— Он сказал, что отпустит меня. Освободит. Он уже начал освобождать меня.

— Дело не в этом, Маакс. Я знаю, в чем настоящая причина. Ты влюбилась в него, потому что ты сирота, ты искала кого-то, кто позаботился бы о тебе. Что такое женщина без мужчины, Маакс? Как мы можем жить одни?

— И ты, будучи сиротой, решила стать матерью, Кай?

Казалось, что в последнее время увеличился не только живот Кай, но и ее разум. Когда-то она рыдала, не желая покидать дом своей хозяйки, теперь же принимала собственные решения.

— Мне повезло с отцом ребенка.

— Да, это правда.

— Когда ты узнала, что Кортес женат, тебе не показалось, что ты умерла?

— Ты считаешь, я думаю только о себе?

— Да. Почему ты разлюбила Кортеса? — Кай приподнялась на циновке, сгорая от любопытства.

Малинцин облокотилась на руки.

— Я перестала любить его… — медленно сказала она, пытаясь привести свои мысли в порядок, произнося их вслух. — Я перестала любить его, так как он убил очень много людей в один день. И поэтому мне стало неважно, какие ощущения он дарит мне ночью. — Она взглянула на узкое личико подруги, ее прямые блестящие волосы и раскосые глаза. — Однажды я проснулась и поняла, что Кортес плохой человек. Тогда я почувствовала себя ужасно. Возможно, Франсиско подсказал бы мне, как я могу освободиться от этого чувства.

— Исла еще хуже.

— Да, это так, — согласилась Малинцин.

— А Кортес вовсе не такой уж плохой, Маакс. Он очень добр к Нуньесу, хорошо относится к Альварадо, несмотря на все, что тот делает. Кортес не требует от своих солдат риска, на который сам не способен пойти. Куинтаваль был дурак. Он расколол бы войско.

— А как же отрубленные руки тласкальцев, Кай?

— Мы воевали с Тласкалой.

— А Чолула?

— Несмотря на то что они поклонялись Кетцалькоатлю, они собирались убить нас. А Лапа Ягуара всех ненавидел.

— Кортес выше войны.

— Что может быть выше войны? Убивай или тебя убьют, Маакс. Разве не в этом смысл?

— Но ведь никто из нас не отправился в его страну, чтобы завоевать ее.

— У нас нет таких больших каноэ.

— Ты стала жестокосердной, Кай. Защищая Кортеса, ты обвиняешь всех нас.

— Возможно, у тебя открылись глаза, Маакс, но я пользуюсь очками.

— Как Нуньес?

— Если бы Франсиско имел такие очки!

— Франсиско был свободным человеком, Кай.

— Франсиско не был свободным. — Кай поднялась на локте. — Франсиско не мог жить в мире, созданном его богом. Намного легче верить в богов, требующих жертв, жестоких богов в жестоком мире. Намного легче иметь хоть какую-то причину для страданий, чем не знать, почему ты страдаешь, и ожидать, что кто-то тебе поможет.

— Я не хочу слышать ничего плохого о Франсиско. Мне нужно, чтобы остался кто-то, кем бы я могла восхищаться.