Фред Стюарт: Титан

Она промолчала.

— Приезжай сегодня ко мне в Одли-плэйс. Никто здесь этого и не заметит.

— Ты отвратителен!

Она оттолкнула его и быстро ушла в другой конец зала.

Чарльз улыбался…

Он знал, что она терзается соблазном.

Сильвия отправилась в биллиардную, где был устроен бар. У нее горело лицо, она нервничала. Ей нужно было сейчас что-нибудь покрепче шампанского.

— Дайте, пожалуйста, виски, — сказала она бармену.

Ее всю трясло. Торопливо схватив стакан, она залпом выпила чистый скотч, ожегший горло. В комнату вошел красивый в своем костюме Скарлета Пимпернеля в красно-золотистом плаще Рональд. Он подошел к Сильвии.

— Пока что никто не напился, — сказал он и обернулся к бармену: — Виски, пожалуйста.

— Да, похоже, все ведут себя благопристойно, — ответила она.

— Погоди, еще не вечер. С тобой все нормально? Ты что-то разрумянилась.

— Это, наверное, от виски. Я слишком закружилась в танце, пришла сюда… Сейчас уже все в порядке.

— Ты уверена? Помочь чем-нибудь?

— Нет, правда, все хорошо. — Помолчав, она сказала: — Милый, ты не будешь возражать, если я сегодня вечером поеду к Чарли в Одли-плэйс? Он говорит, что ему там очень одиноко. Ты же знаешь, в доме все напоминает о матери и… В общем, я понимаю, что Чарли имеет в виду. Не возражаешь?

— Езжай, но вернись, пожалуйста к завтраку. У нас останется на ночь целая куча гостей, завтра их надо будет как-то кормить.

— Вернусь.

— Он уже говорил с тобой о своем деле?

— Да. Я послала его подальше.

— Молодчина. Ну ладно… — Он допил свое виски и поставил стакан на стойку бара. — Пойду еще покривляюсь.

Он вернулся в зал.

«О Сильвия… — думала она. — Как бы тебе не пожалеть».

К пяти часам утра уехал последний автобус. Сильвия должна была чувствовать дикую усталость, но, наоборот, она пребывала в состоянии сильного возбуждения. Она положила в сумку ночную рубашку, зубную щетку, платье и, подхватив свою соболью шубу, присоединилась к Чарльзу и Рональду, которые находились в большом зале.

— Ты в самом деле выглядишь глупо в этих дьявольских доспехах, — сказала она, входя. Повернулась к Рональду. — Спокойной ночи, дорогой. Ты очень устал сегодня.

Она поцеловала мужа.

— Да, немного.

— В таком случае иди спать. Увидимся утром.

Взяв брата за руку, она направилась с ним в мраморный холл, в котором много лет назад впервые встретились их родители. Но Сильвия сейчас не думала о прошлом. Она думала о том, что ждет ее этой ночью.

— Сегодня обещают снег, — крикнул им Рональд, когда они уже были в дверях.

Сильвия повернулась к мужу. «Он такой хороший, такой добрый. Не поступай с ним так. Господи, но ведь уже поздно сворачивать в сторону!»

Снаружи было очень холодно. Шофер Чарльза сначала забрал у Сильвии ее сумку, а потом открыл для них заднюю дверцу «роллса».

— Я знаю, что ты надумал, — сказала Сильвия, когда они поехали. — У тебя все написано на лбу. Хочешь охмурить меня, чтобы я отдала тебе свой голос. Можешь не стараться, говорю сразу.

Он пододвинулся к ней и взял ее за руку.

— Мне сейчас абсолютно все равно, поддержишь ты меня или нет, — сказал он.

— Ври кому-нибудь другому, Чарли, — вздохнула она. — В тебе есть что-то воистину от дьявола. Ты испорченный человек.

Он улыбнулся.

— Мы оба испорченные, — прошептал он. — Поэтому-то мы и любим друг друга.

Она закрыла глаза, думая: «Неужели он прав?»

К тому времени, как «роллс» мягко притормозил возле особняка в Одли-плэйс, повалил легкий снежок.

— Мама так любила этот дом, — сказала Сильвия, подходя с братом к парадному крыльцу. — Когда меня грызет тоска по маме, я всегда приезжаю сюда. Нет, конечно, я не верю в призраков, просто считаю, что весь этот дом наполнен воспоминаниями… Здесь в каждом кирпичике память о маме…

— Да, мать была замечательной женщиной, — сказал Чарльз.

— И как это у нее могли родиться такие дети, как мы с тобой? — мрачно проговорила Сильвия, открывая дверь.

Чарльз промолчал.

В гостиной тлел камин. Чарльз скинул пальто, разворошил уголья и подбросил в огонь новых щепок. Сильвия оглядела эту длинную с низким потолком комнату, которая была несколько веков назад маслодельней. Она очень живо помнила мать, была почти одержима памятью о ней. И разрывалась между физическим влечением к брату и чувством вины.

Чарльз смахнул с головы «дьявольский» капюшон и стал расстегивать молнию на спине. Вдруг он прервался, заметив на столе телеграмму. Он подошел, взял ее и пробежал глазами.