Каролин Терри - Ловцы фортуны

Алмазы лежат на заброшенном пустынном берегу, затерянные среди золотистого песка, цветом напоминающего волосы Миранды, и берег омывается волнами такими же синими, как ее глаза. Алмазы блестят в лучах раскаленного добела солнца, яростно пылающего, подобно алчной страсти людей к драгоценностям. Они лежат рядом с побелевшими костями потерпевших кораблекрушение моряков; вокруг нет ничего живого. Так алмазы ждут дня, когда их найдут. Ждут чьих-то шагов вдоль берега, чьих-то рук, привычного укрытия, и злодейства, которое обязательно за этим последует. Потому что бриллианты напоминают Тиффани — ясную и чистую, сияющую и прекрасную, с огнем в сердце, ослепляющим мужчин, с жестоким очарованием, способным заманить мужчину в гибельную ловушку.

Лишь один звук нарушил тишину — мягкое шуршание кружев по толстому ковру, — когда изящная девушка грациозно подошла к зеркалу. С выражением легкой скуки она вгляделась в свое отражение — голова чуть склонена набок, уголки рта приподнялись, изображая улыбку. Семнадцатилетняя Тиффани Корт предпочла бы родиться мальчишкой, но ничего не поделаешь — оставалось искать решение в том, что она является самой богатой и, бесспорно, самой красивой невестой Соединенных Штатов.

Она сияла, словно драгоценность в бархатном футляре, среди задрапированной белым спальни. Ее темные волосы и ослепительно белая кожа являли удивительный контраст и одновременно гармонировали с мебелью из красного дерева, инкрустированной перламутром.

Обладая склонностью к театральным эффектам, Тиффани обычно заставляла своих гостей томиться в ожидании ее появления и могла в точности представить, что сейчас творится внизу, на террасе ньюпортского коттеджа — девушки тихонько и сердито перешептываются, мужчины нервно меряют шагами террасу, ожидая ее выхода. И при этом украдкой поглядывают друг на друга, пытаясь угадать, кого же она сегодня отметит своим вниманием.

Ее прекрасное личико подернулось выражением скуки. Тиффани понимала, как она красива в белом, кружевном платье, но к чему все это очарование, если там внизу нет ни одного человека, на которого она хотела бы произвести впечатление?

Ее отец сделал себе состояние на алмазных копях Кимберли и в золотоносных шахтах Иоханнесбурга. Но самым дорогим его сокровищем была Тиффани. До ее рождения Джон Корт относился к своему богатству равнодушно, так как был человеком неприхотливым. Однако теперь он радовался каждому центу из своих миллионов — ведь эти деньги позволяли его дочери иметь все, что она могла пожелать. Тем не менее, опасаясь, что его могут счесть нуворишем, он тщательно продумал план проникновения в нью-йоркский высший свет, поставив задачей обеспечить Тиффани высокое положение в этом самом элитарном обществе мира. Прежде всего он добился, чтобы его фамилия попала в список четырехсот. А эти четыре сотни и были тем высшим обществом, получавшим самые желанные приглашения — приглашения на балы миссис Астор.

К удивлению Корта успех пришел быстро. Первым этапом его плана было утверждение его личной. Фирмы «Корт Даймондс» на Уолл-стрит, так как основным источником его доходов по-прежнему были акции международной «Даймонд Компани» и золотоносных шахт. Престижные приглашения щедро посыпались по двум причинам. Во-первых, торговля бриллиантами не считалась зазорной, как прочая коммерция. Во-вторых, Корт был богат, хорош собой и притом холост. Следовательно, жена была ему просто необходима.

И вот свершилось — миссис Астор пригласила его на бал.

Когда его карета подъезжала к сияющему огнями особняку Асторов, Корт с тревогой подумал, что если сегодня он совершит хоть малейшую неловкость, то от последствий этого он — а значит и Тиффани — не скоро оправится. Но еще хуже, если кто-нибудь выяснит правду о рождении Тиффани… если кто-нибудь дознается, что его история о смерти жены в Африке при родах — ложь…

С отчаянно бьющимся сердцем Корт шел через огромный зал туда, где миссис Астор принимала гостей. Она казалась такой холодной и величественной. Но когда она улыбнулась ему, Джон Корт испытал удивившее его самого чувство облегчения и, ответив поклоном, прошел в длинную картинную галерею, примыкавшую к залу для бала. На мгновение он остановился, чтобы осмотреться, но был не в состоянии различать отдельные лица, не видел предполагаемых охотниц заполучить его самого и его состояние. Нет, Корт видел перед собой некий сонм «Четыре сотни», собравшийся вместе, во всех его шелках, мехах и бриллиантах, вооруженный своей исключительностью. Он мысленно рисовал себе подобную картину, которая должна будет повториться на дебюте Тиффани, но многократно усиленная его богатством и красотой дочери.