Анник Жей - Дьявол в сердце

Он встал и снова помолодел.

— Вера — это милость. И знаете, иногда легкая смерть и является милостью.

Раздался новый звонок. Люк Вейсс закрыл глаза, как будто задернув занавески на окнах. Она увидела его мертвенно-бледные веки с бахромой из черных ресниц. Элка подняла взгляд. У него были короткие волосы и косматые брови. Она вспомнила «Цветы зла»: «Твои глаза черны, но сердцу моему отраду обещает взгляд их» [12] Ш. Бодлер. Что обещает ее лицо. Перевод М. Яснова. . Белолицый открыл глаза.

«Рейн-Дунай, палата 203? Он хочет исповедаться? Иду». Вейсс повесил трубку Он повернулся и взял лиловую епитрахиль, с таким благоговением погладив ее, что Элка подалась назад.

«Больные рассказывают ему все», — в смущении подумала она. У Вейсса не было никаких иллюзий насчет людей. Ему говорили о лжи, о подлых мыслях, о семейных тайнах, о злодействах, об адюльтерах, о шантажах, о хранении краденого, о ревности, о драках, о пороках, о воровстве, об изнасилованиях и всевозможных преступлениях! В тайне исповеди он должен был всего наслушаться, этот капеллан. Как проходила исповедь? В какой момент и по какому принципу Вейсс давал отпущение? Какая власть позволила ему подняться над другими и слушать их тайны?

— До свидания, мадам.

Он надел епитрахиль на шею.

— Зовите меня Элка.

Она пошла к двери. Он за ней. В зале Нормандия около приемной сидел старик с чемоданом на коленях. Секретарша заполняла матрикулу, медицинскую карту, записывала телефоны людей, которых надо оповестить в случае несчастья. Больной раком так посмотрел на Элку, что она задрожала. Легкое, печень, почки, лейкемия, простата? Вновь прибывший был новичком. Он входил в Лабиринт, не зная о ловушках и тупиках, которые ему предстоит преодолеть, надеясь только на удачу.

Вейсс закрыл дверь кабинета католиков.

— Вы — человек крайностей, — пробормотала Элка.

— И это нелегко, — очень тихо ответил он.

Капеллан шел не оборачиваясь, широкими шагами приближаясь к лифтам.

«Зачем надевать плащ, чтобы подняться в Рейн-Дунай? Кондиционеры поддерживают постоянную температуру», — удивилась Элка.

Вчера я вернулась в церковь, чтобы составить более определенное мнение о Вейссе. Отец действительно праведник или двуличный человек? Он служит мессу для раковых больных каждый день, кроме вторника. Чем он занимается во вторник мне неизвестно, но я выясню — ты меня знаешь. Странно было входить в Лабиринт в воскресенье, воскресенья здесь убийственны, меня не вызывали, у меня не была назначена встреча с доктором Жаффе, не нужно было делать анализ крови или эхографию, ничего подобного.

Представь себе мое облегчение, если благодаря «Служителю всех» я бы узнала, что твой замок стоит на песке. Что твой бетон — прах. Что твои вклады, твое финансирование, твои налоговые преимущества, твои квадратные метры, твой второй рынок, вся твоя куча недвижимости — все это лишь мираж и слепота. Если бы такая гипотеза подтвердилась, то это позволило бы мне считать свой крах удачей. В школе нас никто не учит проигрывать. Поражение — это позорная, чуть ли не смертельная, болезнь для всех, кроме Вейсса, которого человек интересует больше занимаемой им должности.

Если бы Люк Вейсс привел мне доводы в пользу неудачников, то я, вместо того чтобы ненавидеть себя за свой провал, смогла бы полюбить себя. А любовь, которую ты испытываешь к себе, растворяет рак, говорит доктор Жаффе. Вейсс — это первый справедливый человек из тех, кого я знаю, его анкету ты не смог бы отбросить, заявив, что он дурак. Его «призывы» могли бы заглушить мою ностальгию по недвижимости.

Когда больные проходят перед алтарем и Вейсс раздает просфору, я сижу в своем уголке. Я наклоняюсь, чтобы он мог увидеть мои глаза. Благодаря тебе я знаю их власть. Вейсс или вообще не смотрит на меня, или бросает грустный взгляд. Вчера я вспомнила Шайо. «Очи Черные» — я окрестила Бога названием моей песни, — проведут ли они меня по Лабиринту или я затеряюсь в нем, после того как мне была оказана милость свыше? В конце концов Бог может быть доволен, какими бы ни были на то причины, я провожу у него все больше и больше времени. В церкви все удивляет меня. Месса — это спектакль, во время которого душа обнимает тело. Присутствуют и смерть, и судьба, попахивает Шекспиром.

«Самое важное, — говорил Камю, цитируя Ницше, — “это не вечная жизнь, а вечная жизненность”». Вейсс — метафора жизненности. Его жесты выдают извилистый ход мысли. Музыка, живопись и декламация погружают меня в какое-то иное состояние, остальное довершает запах ладана. Вот что значит школа церковного красноречия! Рот у Вейсса пухлый, нос прямой. Бледная кожа придает особый блеск всему, что есть на лице темного — волосам, ресницам, глазам.