Анник Жей - Дьявол в сердце

Луиджи подавал нам в зимнем саду блины и шампанское. Эту веранду, на которой мы с Франком беседовали, я помню так, будто это было вчера. Она была аквариумом моей молодости, стеклянным шаром моих иллюзий. Кругом ротанговая мебель, растения с листьями сложной декоративной формы, на горизонте взгляд упирается в обвитого плющом фавна: кажется, что находишься у Великого Гэтсби.

— Ты хорошо поработала, принцесса, — заключал Франк, возвращая мне папки. — А вот с Буэнос-Айресом ты перестаралась! — вдруг взрывался приемный отец.

Он разрывал проект инвестиций и вскакивал. Его тело вздрагивало от порывистых движений. Эта наступающая масса грозила однажды раздавить меня. Как человек, которого я любила больше всех на свете, мог бросить меня обратно в небытие, откуда он меня извлек, выделив среди толпы просителей?

Теперь я знаю, что поставлено на кон, когда один человек имеет такое сильное влияние на другого. Это сильнее любви, сильнее жизни. Эта связь складывается на уровне подсознания, и разорвать ее — значит совершить идеальное преступление.

Я клала папку на черный лакированный столик, мой благодетель наливал себе последнюю порцию кампари.

— Я люблю тебя, Очи Черные, — говорил он, устраиваясь рядом со мной.

Он обнимал меня так, что я задыхалась. В мгновение ока я оказывалась на седьмом небе. Мелкий Бес улыбался.

— Дай пять! — кричал он. — Мы уже десять лет работаем вместе! Еще шампанского, принцесса?

Он заставлял меня допить бутылку «Круга». Луиджи наливал ему еще кампари. Мы садились в маленький лифт и спускались в нижний подвал (в верхнем был просмотровый зал). В нижнем подвале был кондиционер, Франк устроил здесь галерею. Те немногие, кто пользовался благосклонностью владельца, попадали в обстановку фильмов про Джеймса Бонда. Хозяин дома нажимал на пульт — зажигался свет, отодвигалась стена и звучала «Ода к радости» или же «Милосердие Тита» в исполнении Дариуса Паравоски.

Обилие произведений искусства, собранных в подвале, контрастировало с пустотой комнат наверху. Холсты, мрамор и бронза, беспорядочно расставленные, наполняли Пещеру искусств Али-Бабы. Мы проходили от итальянских примитивистов к импрессионистам. В зале, посвященном XVIII веку, нас повергал в безмолвие стаканчик шардоне, полный восхитительного домашнего уюта. Мы с Франком делали остановки среди этих сокровищ. Их хозяин то поглаживал бюст женщины, выполненный Роденом, то замирал перед образцом современного искусства Лихтенштейна, глядя на меня с блаженной улыбкой. Я была посвящена в его тайну. Моя любимая картина — Пуссен — висела в следующем зале. Называлась она «Орфей, выводящий Эвридику из ада».

— Когда-нибудь все достанется Алисе, — бормотал Франк, закрывая дверь.

Если бы он был всего лишь Менеджером Года, его бы так не любили.

Я видела Франка и его новую подопечную, Соланж Шеврие, на канале «LCI». Та, что заняла мое место, тоже чем-то походила на Алису: у нее были черные глаза. А ее тоже приглашают на бульвар Сюше? Интересно, она имеет доступ в музей? Мериньяк комментировал кризис недвижимости 90-х годов. Франс-Иммо скупало обанкротившиеся предприятия. Социальные планы, экономические увольнения — агентство очищалось от излишков. «Освободившаяся ниша открыта для нового хозяина», — радовался Мелкий Бес. Казалось, журналистка с «LCI» была очарована Менеджером Года. Разумеется, Франку заранее были известны все вопросы. Шеф Франс-Иммо никогда ничего не делает просто так, у него все просчитано.

Я сгораю на медленном огне, и моя биография желтеет в ящике, а в это время мой палач держит себя очаровашкой.

Я позавидовала Соланж Шеврие. Франк мог бы и не выглядеть демонически, все равно ад — это когда тебя не любят.

Цель Мериньяка была проста: приобрести за бесценок и перепродать втридорога все, что попадется под руку. Он брал любой пустырь и превращал его в «новый город» для иммигрантов. Он выселял стариков из так называемых дешевых кварталов и, обновив их, продавал квадратный метр на вес золота. Менеджер с первого взгляда замечал здание в аварийном состоянии, и на его месте вырастал дом повышенной комфортности. Именно ему Франция обязана первыми пансионатами для стариков, которых дети не хотели отдавать в дом престарелых.

Заниматься недвижимостью — значит плевать на ближнего с высокой колокольни.

«Женщины прекрасно живут с одной грудью», — говорит д-р Жаффе. Тоже мне, высказался! В его теле нет бомбы замедленного действия. Ему не надо искать среди осколков жизни какой-нибудь стимул.