Наталия Рощина - Рыжее счастье

— Будет, — криво улыбнулся Геннадий, — если ты хотя бы сделаешь правильное предположение причины моего появления именно сегодня. Так хочется верить, что ты не забыл…

Гурин выпустил его руку, мгновенно разжав пальцы. Потирая их, он молча вышел в коридор и через мгновение вернулся, неся что-то в руках. На столе появилась бутылка ликера «Куантро». Сын опустил глаза.

— Это ее любимый, — тихо сказал Гурин. Он ослабил узел галстука и устало опустился на один из свободных стульев. — Я только что с кладбища. Увидел цветы и все понял. Я хотел выпить любимый ликер мамы за столом вместе с Марой, но ты сделал мне бесценный подарок. Ты приехал, и теперь наша семья снова воссоединилась. Мама была бы счастлива. Мы больше не в ссоре. Ты ведь это хочешь сказать?

— Пожалуй. — Геннадий больше не мог держать в напряжении отца и эту удивительную девушку, в глазах которой застыли слезы. Она так близко принимала к сердцу происходящее, что у него улетучились последние сомнения на ее счет. Геннадий убедился, что она ему безусловно понравилась, очень понравилась. Настолько, что он решил отложить известие о предстоящей женитьбе на Рэйчел на другое время.

— Ну а вторая желание увидеть своего упрямого старика. Я прав?

— Да, отец.

— Тогда я буду рад присоединиться к вашей трапезе. Мы пригубим «Куантро», по чуть-чуть. Хорошо?

— Обязательно, — поспешно ответила Мара, поймав на себе пристальный взгляд Геннадия.

— Добрый вечер, Эрнест Павлович. — Светлана Сергеевна уже ставила для него приборы. — Как жаль, что вы не предупредили о своем приезде.

— А что бы изменилось?

— Вообще-то ничего, но все же… — Она растерялась и никак не могла справиться с досадой, которая просто распирала ее изнутри. Гурин сломал все ее планы. И вообще эти мужчины ведут себя непредсказуемо: они словно попали под влияние этой рыжеволосой ведьмы. Ишь, как уставились на нее оба. Того и гляди, будут сражаться из-за нее! Светлана Сергеевна, как могла, держала улыбку, боясь встретиться взглядом с Марой. Уж она-то постарается расписать хозяину их последний разговор в библиотеке. Кажется, дело может обернуться так, что придется покинуть насиженное теплое местечко. Жаль, не для этого она была так откровенна. Кто ее за язык тянул? Ведь сколько раз говорила себе, что ее работа молчать и выполнять свои обязанности, так нет — взыграло!

— Светлана Сергеевна, надеюсь, вы присоединитесь к нам. — Гурин открыл ликер и разливал его по рюмкам. — Где ваша рюмка?

— Минуту. — Она, не поднимая глаз, взяла наполненную рюмку. Вдохнув приятный аромат ликера, Светлана Сергеевна осмелилась взглянуть на своего хозяина.

— За Галину, мир ее праху, земля пухом… — тихо произнес Гурин и пригубил ликер.

Наблюдая за ним, Светлана Сергеевна вспомнила, как однажды застала его спящим в коридоре и пустую бутылку «Куантро», лежащую рядом. Она почувствовала себя неловко. Словно подсмотрела в замочную скважину, а кто-то застал ее за этим занятием.

— С вашего позволения я пойду, — сказала она, поставив пустую рюмку на стол.

— Да, конечно. — Эрнест Павлович оглядел стол. — Вы прекрасно потрудились, Светлана Сергеевна. Я вижу здесь любимые блюда Гены. Вы ничего не забываете.

— Это моя работа, — скромно отозвалась она, выходя из столовой.

— Честно говоря, я голоден, — улыбнулся Гурин. — Поездка оказалась полна неожиданностей, отбивающих аппетит, а теперь мне кажется, что я готов съесть слона.

— В конце концов, нельзя оставить кулинарные шедевры Светланы Сергеевна без внимания, — заметила Мара. — А главная похвала для нее — пустые тарелки.

— Тогда приступим. — Геннадий взял на себя роль хозяина за столом и усердно следил за тем, чтобы тарелки не оставались надолго пустыми.

Было поднято еще два тоста за хозяйку этого дома. Мара чувствовала себя несколько скованно. Ей казалось, что все слишком официально, натянуто, и все из-за ее присутствия. Она искала повод покинуть столовую, но всякий раз ловила на себе взгляд Эрнеста Павловича. В нем была просьба остаться. Геннадий тоже вел себя очень приветливо, так, словно они друг друга давно знали. Это было непостижимо, но разговаривая с ним, Мара ловила себя на том, что ей нравится в нем все: как он ест, как небрежно прикуривает сигарету, задумчиво стряхивает пепел. Каждое его движение было словно отработанным, рассчитанным на зрителя. И этим зрителем сейчас была Мара. Она была абсолютно уверена, что Эрнест Павлович не придает значения таким мелочам, несмотря на нескрываемую радость. Он весь буквально светится в связи с приездом сына, и это делает его чуть более словоохотливым, чем обычно, чуть более живым, раскованным, молодым.