Наталия Рощина - Рыжее счастье

— Почему? — Гурин видел, что Мара возбуждена. Ее глаза горели огнем безумства. Наверняка сейчас она наговорит глупостей, а завтра скажет, что ничего не помнит, что она не могла такого сказать. Ее нужно было остановить, но Эрнест Павлович решил все-таки дать ей выговориться. Лучше пережить минутную слабость, чем много дней, месяцев носить в душе невысказанное, наболевшее. — Так почему?

— Потому что, несмотря на юный возраст, я обладаю богатым опытом общения с мужчинами. Я успела хорошо изучить их, понимать с полуслова, полувзгляда. И потому я говорю вам, что вы — лжец, обманщик, похотливый старик, который хочет красивой истории! Вам наплевать на мои чувства. Для вас я — кукла, заводная, механическая, послушная, с ограниченным набором слов. А вы, наверное, считаете себя мастером, который сумеет сделать из нее шедевр — интеллектуальную игрушку. Но вы забыли, что я живая и у меня есть чувства, мои чувства, которые не подвластны вашему контролю!

Мара видела, как вытягивается от удивления лицо Гурина. Он беспомощно оглянулся вокруг, словно ища поддержки или надеясь, что все эти слова обращены не к нему. Потом снова испуганно посмотрел на Мару. Было уже достаточно сказано, но Гурин боялся, что самое главное Мара припасла напоследок. Он хотел попросить ее остановиться, но слова не желали сходить с языка. Значит, ему не остановить ее и он неизбежно услышит все.

— Так вот, мне плевать на все те блага, которыми вы меня окружили. Я видела столько дерьма, столько плохого, что даже грешно теперь вдруг ни за что ни про что получать такой пансион. Когда я не вижу конечной цели, я начинаю сомневаться. Вы же ничего не объясняете. Вы только врете, прикрываетесь возрастом и отмалчиваетесь, когда нужно говорить! К черту все! — Мара взмахнула руками, резко рассекая воздух. — С меня довольно. Я больше не желаю быть игрушкой в ваших руках. И не нужно делать меня счастливой во искупление ошибок прошлого!

Повернувшись, Мара решительно зашагала по аллее парка. Охранники расступились, пропуская ее, потому что на просторной алее Мара не видела никого и ничего. Глаза ее застилали слезы. Мара почти бежала, слыша громкий стук своих каблуков. Звук становился невыносимым, и, отвлекаясь, она принялась считать шаги: один, два… шестнадцать. Да, так легче. По крайней мере, сейчас удается больше ни о чем не думать.

— Мара! Мара, подожди! — За спиной послышалось тяжелое дыхание, кто-то бежал, пытаясь догнать ее. И, не оборачиваясь, Мара была уверена, что это Гурин. Она не заметила, как высохли слезы.

«К черту! Не хочу! Не буду!» — мысленно произнесла она, ускоряя шаг, но вдруг горячее прикосновение обожгло ее ладонь. Резко остановившись, Мара повернулась. Продолжая крепко сжимать ее руку, Гурин, согнувшись, пытался восстановить дыхание. Он не мог говорить, и Мара с явным превосходством, чуть не с презрением смотрела на него.

— Мара! — Он вытер выступившие капли пота со лба.

— Ну что, что?! — Ей хотелось стряхнуть с руки его горячие пальцы.

— Не уходи. — Он просил, но тон его был далек от жалобного. Поняв, что Гурин страдает, Мара удивилась тому, как достойно он держался. Он умеет быть величественным, даже когда просит. Маре это понравилось. Она испытала удовлетворение, увидев, как он прямо смотрит ей в глаза, как осторожно переминает ее пальцы в своих.

Охранники, пытаясь быть рядом, уже остановились в нескольких метрах от них. Мара подавила улыбку: ей было смешно. Охрана… Как она может спасти человека от него самого? Их внимательные, немигающие глаза переходили с Мары на хозяина. Никаких эмоций, никакой оценки происходящего.

— Мара, не оставляй меня, — тихо произнес Эрнест Павлович.

— Зачем, зачем вам все это? — искренне не понимала она.

— Позволь мне не отвечать.

— Снова недомолвки.

— Хорошо. Считай, что ты — мой каприз. Останься со мной, в моем доме. Позволь мне заботиться о тебе дальше. — Гурин уже был прежним: с гордой осанкой, расправленными плечами, чуть надменный, но вместе с тем беззащитно-слабый. Мара ощущала это противоречие, понимая, что сейчас душевное равновесие этого мужчины полностью в ее руках. Что она испытала? Удовлетворение? Сладость мести за свою отвергнутую любовь? Любовь… Он совсем не говорит о ней. Как будто забыл, с чего начался их разговор.

— А как быть с моими желаниями?

— Я буду выполнять их, — поспешно ответил Гурин.

— С моими чувствами?

— Я буду уважать их.

— Тогда станьте моим. Мне сейчас больше ничего не нужно!