Наталия Рощина - Рыжее счастье

Мара уже не представляла, что завершающим этапом этого знакомства станет постель. Гурин не играл в благородство — он его щедро расточал, и Маре пришлось признать, что в некоторые моменты она была к нему несправедлива. Те взрывы негодования, которые она выдала в конце их первой встречи, теперь казались ей верхом глупости. Она должна показать, что не поддается настолько эмоциям. Она обязана удивить его своей рассудительностью, знанием жизни, житейской мудростью. Пусть потом размышляет, откуда в ней, такой юной, столько знаний, опытности. Мара витала в облаках, представляя, как заинтригует Гурина. Пока она не объясняла даже самой себе, зачем ей это нужно, но тактику общения менять не собиралась. Она сделает так, что и по окончании этих так называемых заслуженных каникул ему будет крайне необходимо ее общество. Она очарует его настолько, что… Мара боялась идти в своих фантазиях дальше. Жениться на ней ему точно ни к чему. По-видимому, он вращается в таких кругах, где брак — некая условность, договор, рассчитанный на признание прав и обязанности двух сторон. И главный пункт этого договора — дальнейшее процветание. А какой от Мары толк? От нее только расходы. Она сразу запретила себе думать о Гурине как о потенциальном супруге. Она всегда это делала, когда приходилось выслушивать сладкие речи близких знакомых Елены Константиновны. Лишь первый раз она попалась на удочку красивых, душевных слов, поток которых иссяк сразу же после показавшейся Маре отвратительной близости. Она тогда здорово обиделась, как будто пощечину получила. Даже собиралась высказать все хозяйке, дав ей понять, что это поручение было первым и последним. Но к утру поостыла. Обида ушла, премиальные оказались слишком впечатляющей суммой, чтобы, перекладывая их в свой карман, выражать недовольство.

Сумбур мыслей начинал утомлять Мару. Все вращалось вокруг Гурина. Постоянная смена настроений от бурных фантазий урезала достаточно большую долю романтики происходившего. То Маре казалось, что она должна раз и навсегда отказаться от общения и в то же время — попытаться остаться с Эрнестом Павловичем как можно дольше. Ей то хотелось открыть перед ним свою душу, честно признаться в поступках, которых она стыдилась, то вдруг — говорить только то, что не может не понравиться. Выбирая золотую середину, Мара решила, что о некоторых фактах из ее биографии Гурину знать незачем. Он поверит всему, что она расскажет, а она еще жалостные струны слегка тронет. Он — мужчина в возрасте, наверняка подвержен сентиментальности. Не уложил же он ее с ходу в постель. Хочет, чтобы у них все было по-людски, как в романах. Поухаживает для марки, а уж потом плотские утехи. Хорошо, она согласна.

Мара не могла дождаться часа, когда всем этим мыслям, планам наконец предстоит либо закрепиться, либо разрушиться под давлением реальных обстоятельств. В этом ожидании было столько приятного, волнующего, делающего Мару беззащитной, и это ей почему-то невероятно нравилось. Все-таки здорово ощутить рядом сильного, влиятельного, уверенного в себе мужчину. К тому же он так тактично ведет себя, не расправляет перед ней павлиний хвост тщеславия, не пытается заискивать. С ним легко. Его хочется слушать, внимая каждому слову, потому что откуда-то изнутри исходит ощущение значимости каждого слова, каждого мгновения, проведенного рядом с ним. И потому Мара едва дождалась шести вечера следующего дня и буквально полетела на встречу.

— Будь умницей, девочка, — напутствовала ее Евдокия Ивановна. Она критически осмотрела макияж Мары, оставшись довольна тем, что он был неброский, едва заметный. Улыбнулась, глядя на строгий узел, в который Мара подобрала волосы. Такой она нравилась ей более всего. — Эрнест Павлович непростой человек, высокого полета. Не знаю, что за интерес у него к тебе, только ты не слишком рассчитывай на то, что это будет длиться долго…

— Почему вы так говорите, тетя Дуся? Разве я не могу быть ему интересна?

— Ты очень красивая, Мара, а потому любой мужчина не упустит возможности добиться твоего расположения.

— Вы не о том, тетя Дуся, совсем не о том. — Мара не хотела больше слушать Евдокию Ивановну.

— Мы не из его круга, — не замечая ее недовольства, продолжала та. — Этим все предопределено. Будь осторожна, девочка.

Мара понимала, чего не договаривает тетя Дуся. Она была так деликатна. Только рассказывала, советовала, не задавая никаких вопросов. И к тому моменту, когда Евдокия Ивановна рассказала о Гурине все, что знала, в голове Мары четко сложился образ этого мужчины. Ей хотелось думать, что она понимает причины его желания продолжить знакомство, отказ от ночи, которую они должны были провести вместе. Не такой он был человек, чтобы воспользоваться тем, что ему не могут отказать. У него все должно происходить иначе, по обоюдному желанию. Ненавязчивое порабощение, приятное и неизбежное, — вот к чему он ее постепенно ведет. При этом все идет на уровне подсознания, догадок, невысказанных желаний. Быть может, он хочет вызвать ее интерес к собственной персоне таким способом? Он претендует на оригинальность, показывает, что жизнь Мары, ее взгляды, привычки сейчас важнее того мимолетного удовольствия, которое они могли получить в первую встречу. Он уверен, что никто до него не пытался проникнуть в ее мир. Неужели это очевидно? Мара таяла от одного сознания, что она, именно она вызывает искреннее желание быть понятой. Она уже была благодарна. И в то же время, вспоминая слова тети Дуси, Мара не верила, что все настолько серьезно: «…не слишком рассчитывай на то, что это будет длиться долго».