Джулия Баксбаум - Ненависть

— Недавно мне пришлось пережить нелегкие времена. — Доктор Лернер не реагирует, и я тут же узнаю этот метод. Я сама часто использовала его с упрямыми свидетелями. Ничто так не заставляет людей говорить, как неловкая пауза. Я умышленно попадаюсь на ее удочку, и в основном потому, что плачу за это сотню баксов в час.

— Не так давно у меня был приступ депрессии.

— Понятно, — говорит она. — И что же заставляет вас его так назвать? Что, собственно, означает «депрессия»? — Она говорит это непринужденным тоном, голос у нее не профессиональный и не резкий, как у врача. Как будто мы просто подружки, болтающие за чашечкой кофе.

— Скажем так: я не могла встать с дивана. Я спала. Много спала. Примерно неделю напролет.

Я притворно зеваю — эксцентричная попытка подчеркнуть сказанное.

— А как сейчас?

— Уже не так. Я хочу сказать, что взяла себя в руки. Но теперь я ощущаю какую-то печаль. А раньше я просто чувствовала оцепенение. Что во многом было даже лучше. Это имеет какой-то смысл?

— Конечно. Это очень распространенный защитный механизм. Масса людей закрываются эмоционально, когда не хотят иметь дело с тем, что происходит в их жизни. Некоторые из них закрываются так на долгие годы, — говорит она, и это заставляет меня вспомнить о своем отце.

— Почему вы не рассказываете мне, что с вами происходило до сегодняшнего дня? Что-то случилось или изменилось в последнее время?

— Ничего особенного. Я имею в виду, я рассталась со своим парнем, Эндрю, но это произошло несколько месяцев назад, на День труда, и именно я порвала с ним, поэтому теперь я уже не должна так переживать. И еще я уволилась с работы, но думаю, что здесь как раз нет ничего плохого. Я ненавидела ее. Единственное, что действительно могло послужить причиной, это то, что случилось с моим дедушкой Джеком. Ему совсем недавно поставили диагноз — болезнь Альцгеймера. Но к этому шло уже давно, так что я не была сильно шокирована. — Я говорю очень быстро, поскольку раз уж пришла сюда, должна выжать максимум пользы из своего оплаченного часа.

— Эмили, вы замечаете, что вы сами даете толкование всем своим переживаниям? Эмили, это выглядит так, будто вы чувствуете себя не вправе расстраиваться или как-то реагировать на происходящее. — Подозреваю, что постоянное употребление имени пациента тоже является частью ее методики.

«Интересно, как ее зовут? — задаюсь я вопросом. — Она похожа на Пегги. Или, может быть, Прайя?»

— Я собираюсь вам кое-что предложить, — говорит она. — Сейчас я скажу нечто, и мне бы хотелось, чтобы вы подумали над моими словами. Сконцентрировались на них. Я вижу, что в вашем сознании все перемешано, и хочу убедиться, что вы меня слышите.

«Неужели я кажусь невнимательной? А я внимательна? Сосредоточься, Эмили. Сосредоточься. Я действительно даю толкование всем своим чувствам?»

— Почему бы нам не начать с Эндрю. Что у вас произошло? — спрашивает она, сдается мне, вторгаясь в мою личную жизнь. Я хочу сказать, чтобы она не вмешивалась не в свое дело, но потом вспоминаю, что плачу ей как раз за то, чтобы она вмешивалась в мои дела.

— Я ушла от него. Мы встречались с ним два года, и меня встревожило, что он собрался сделать мне предложение. Поэтому я положила конец нашим отношениям. — Я произнесла это бесстрастно, как бездушный сердцеед.

— Понятно, — кивает она, хотя я не догадываюсь, что именно ей понятно. — Зачем вы положили им конец?

— Это вы мне расскажите, — говорю я.

Доктор Лернер не рассматривает мои слова как ответ, и ее молчание звучит укоризненно. Взгляд ее говорит: «Поработайте со мной в этом направлении».

— Если честно, я сама точно не знаю. В тот момент у меня было ощущение, что я должна так поступить. Я знала, что не могу выйти за него замуж.

— А почему нет? Почему вы не могли выйти за него замуж?

— Не знаю. Просто не могла. Я считала это жульничеством.

— Какое интересное слово вы выбрали.

— Согласна.

— А что для вас означает жульничество?

Чтобы скрыть свое раздражение, я делаю глубокий вдох.

— О’кей, жульничество, да вы сами знаете. Как будто я притворяюсь. Как будто я увлечена, тогда как ничего подобного не было.

— Вы любили Эндрю?

— Да. Конечно. Я любила его.

— А сейчас?

— Сейчас?

— Сейчас.

Я беру паузу, хотя знаю ответ на ее вопрос. Просто я не уверена, что готова произнести эти слова вслух.

— Да, я по-прежнему люблю его. Да.

— А секс?

— Что, простите?

— А секс? Какой был у вас секс?