Татьяна Успенская - Шаман

— Нинка умирает, помоги уехать, я везу ей лекарство.

Полковник засуетился: он о чём-то пошептался со стоящим перед ним военным и полез к кассе. Через минуту протягивал Кеше билет.

— А ты куда летишь? — спросил Кеша, желая только одного: чтобы они с полковником полетели вместе. Остаться одному на целых восемь часов показалось невыносимым, необходимо было иметь рядом кого-то, кто знает Нинку, с кем можно поговорить о ней.

— Я не знал, захочешь ли ты рядом… взял себе на другом конце. Удираю на два дня к своей девочке, позвала погулять.

— Поменяй, прошу тебя, — неожиданно сказал Кеша, снова не узнавая своего голоса.

И вот они в воздухе. Ни звёзд, ни луны, ни спутников, за стёклами — темень. Кеша поёжился, покосился на полковника, и снова из-за его крутого плеча выглянула Нинка: «Пойдём, Кеша, домой!» Она поняла его тогда, а он отпихнул её.

— Мне было восемнадцать лет, когда началась война. Я учился в военном училище, но, как все мальчишки, рвался на фронт. Я думал, фронт — это сразу ордена, медали, сплошной парад. Меня придерживали, сам понимаешь, оставалось всего два года учиться, и я становлюсь квалифицированным кадром. Что ж, каждый думает о себе! Страна нуждалась в специалистах, а я хотел славы. Сбежал на фронт добровольцем, рядовым, и в первый же день попал в бой. Как назло, первый бой — под солнцем! Кровь, оторванные ноги, окровавленные, изуродованные лица — в солнце! Потрясение! Ну, хватит об этом. Мне повезло со взводным. Он простой такой мужик, любил у огня с нами, с каждым по отдельности, поточить лясы. Подсядет к самому захудалому и давай расспрашивать о житье-бытье. Я всё ждал, вот заговорит со мной. Сразу разберётся, какой-такой я: голос у меня — зычный, могу руководить кем хочешь. Он же всё ходил мимо. Сначала я злился, а потом решил выслужиться перед ним. Лезу в самое пекло, а сам ищу его глазами — видит он меня или не видит? И вот однажды, помню, из-под самого носа у фашистов вытащил наш пулемёт. У самого-то от страха тряслись поджилки. Ну, думаю, смерть пришла. В меня стреляли, задело ухо. Но сгоряча никто ведь не чувствует боли! А потом обошлось, крови вышло совсем немного. И тут-то, когда я и думать забыл о взводном — не до него, ухо жжёт, ноет! — он подошёл ко мне. Я думал, будет хвалить, а он мне сказал такое! «Ты, — говорит, — прёшь на рожон, а того твоя глупая башка не разумеет, что огонь запрятан внутрь земли, что сердце запрятано внутрь человека, что мотор суётся в машину поглубже. Не мозоль ты людям глаза своей показухой. Пыль пускаешь, а проку от тебя — тьфу! Жизнь продаётся дорого, по делу». Тут уж не только ухо, весь я загорелся и с той поры притих. Вон сколько лет прошло, те слова взводного — в ушах. Правда, иной раз не могу сладить со своим характером. — Полковник умолк на минуту и вдруг торопливо сказал: — Если честно, обидел ты меня, Кеша. Я от чистого сердца к тебе, по-простому. Эти деньги я долго собирал, у меня жена… уже десять лет без ног. Отрезали. Старые раны начали гнить. Я с ней вместе был на фронте. Она меня спасла от смерти… — Кеша угрюмо молчал. Неожиданно полковник засмеялся, да так, мелким смехом: — Хи-хи-хи… — Кеша покосился на него. — А ещё, если сказать честно, твоя баба перевернула мне сердце. Ну точно моя жена в молодости. Я к ней… всей душой! И так захотелось мне доставить ей удовольствие, чтобы ей стало весело. А она, а ей… ничего не надо, на тебя смотрит. Подумал, чем её возьму?

— Ну-у… — Кеша ошалело взглянул на полковника. Говорить о Нинке расхотелось. Он вспомнил, как она смотрела на него в ресторане, как побежала прочь, как его руки со своих плеч сбросила.

Умирает Нинка… Кеша проглотил горькую слюну. Не стала принимать его лекарство.

Как же это вышло, что он забыл о Нинке? Не забыл, нет, разозлился на неё. А Нинка за один месяц сломалась. Чего бы он ни дал, чтобы вычеркнуть из жизни этот месяц!

пела Нинка. Все кишки перекрутила своими песнями.

Она что-то рассказывала ему о себе. Он не слушал. Она что-то говорила ему о книжках. Он не слушал. Только и услышал:

Что она сделала с ним? Подожгла и бросила. Никогда в нём не было того, что в ней с избытком. Чего?

— Слушай, расскажи ещё что-нибудь, прошу тебя. — Кеша резко, всем корпусом, повернулся к полковнику.

Но полковник сладко спал, вытянув в истоме ноги в сторону, в проход, и уронив голову на плечо.

Кеша прильнул к стеклу: пустая чернота. Ни звёзд, ни луны, ни месяца — хоть бы узкая, узкая щель к свету!