Татьяна Успенская - Шаман

Под Кешиным гипнотическим взглядом Нина глотает обжигающую горечь. Она вспомнила: в последний момент ей захотелось лечь в траву, в зелень, чтобы стало как можно прохладнее и чтобы сразу слиться с жизнью природы. Страшно не было, было спокойно.

— Чего вы тут болтаете? — сказала она неожиданно. — Не обо мне вы печётесь, просто на мне вы хотите проверить своё могущество, вот и всё. А мне теперь ничего не нужно от вас, я не хочу лечиться. — Она не смотрела на него. Больше он не смел встряхивать её, кидать в надежду, вытягивать из равнодушия — теперь она знает: Кеша не может вернуть ей Олега, а ей без Олега жить невозможно.

Кеша ничего не сказал, забрал у неё рюмку, пошёл из комнаты. Тут же на цыпочках вошла Оля, но не решалась подойти. Её фигурка на фоне раскрытой двери была такой хрупкой, что Нина всхлипнула.

— Мама, мамочка, тебе лучше? — Оля подбежала, села к ней на тахту, припала к ней, обняла. — Мамочка, я доделала торт, конечно, он получился не такой, как у тебя, но тоже очень красивый. Дяде Кеше понравился. Дядя Кеша говорит, тебе можно вставать. Пойдём поедим, ты целый день не ела.

Как же Оля останется без неё навсегда? Слёзы копились внутри, Нина глотала их, отворачивалась от Оли. Разве кому-нибудь нужна её дочь так, как ей?

Осторожно высвободилась из Олиных объятий, встала, разгладила руками платье. Хорошо, что оно не мнётся.

— Мама, у русских Бог — мужчина, а у бурят, ты заметила, — женщина? Почему так, мама? Или, может, и мужчина, и женщина вместе, да?

Нина надела туфли, стала причёсываться.

— Я хочу сказать тебе, мама… — Оля заглянула ей в лицо. — Мне показалось, ты боишься религии, да, мама? — засмеялась. — Ты не верь. Я помню, нам ещё в детском саду говорили, что Бога нет. Церкви расписаны великими мастерами. Мастера — это ведь люди, мама, правда?

— У тебя в голове путаница. Не забивай себе голову такими вопросами. А вообще-то ты у меня очень взрослая для своих двенадцати лет.

— Во-первых, мама, не путаница, а те же противоречия, что в жизни. Во-вторых, я, мама, акселератка, а в-третьих, ты рассказывала, ты тоже рано повзрослела.

— Когда это я тебе рассказывала?

— Ты не мне, ты папе… Сейчас, мама, век такой. Вот ты не смотришь телевизор, а там читают лекции на всевозможные темы, такие интересные вещи рассказывают! Мама, ты очень красивая! — перебила себя Оля. — Ты самая красивая на свете!

Нина быстро пошла из комнаты. В дверях столкнулась с Кешей.

— Ты куда? Пока не ела, идём со мной. — Он за руку повёл её к себе в комнату.

Солнце уже ушло, но полотнище неба было ещё розовое, в красных подтёках.

Не подпасть под его власть! Только это одно понимала сейчас Нина. Мало ли травников? Понос остановить, кашель… — всё это ерунда. Если знать траву, любой сможет, Нет его власти над ней.

— Садись-ка сюда, — приказал он, подвигая ей стул.

Она продолжала стоять.

— Между прочим, — сказала, — я хочу чаю, я пить очень хочу. И целый день ничего не ела. Зачем вы меня задерживаете?

— И пить будешь, и есть. А пока сядь. — Она не успела ни о чём подумать, как его пальцы уже коснулись её висков, скользнули к ушам. Лёгкое прикосновение заставило сесть. Пальцы едва касались, а ей казалось, они, горячие, проникают глубоко внутрь и растворяют в ней боль. Не хотелось шевелиться, пусть бы оно длилось вечно, всегда — то самое, как в дацане, непонятное освобождение от памяти: нет прошлого, в ней только сумеречная розовость заката, бесконечность и свобода жизни.

— А теперь смотри прямо мне в глаза, ну? — Он больно сжал её запястья. — Повторяй за мной: «Я скоро буду здорова. Я уже сейчас ощущаю, как уходит моя болезнь». Ну, повторяй.

— Я скоро буду здорова…

— Я чувствую, как солнце согревает меня. Солнце согревает мою кожу и проникает сквозь неё в мою кровь и даёт силу и жизнь. Я растворяюсь в его лучах.

Она перестала ощущать боль в запястьях. Теперь освобождение от боли и забот горячим потоком омывало её изнутри. Сверху, от глаз, от корней волос, от кончиков ушей, шёл поток к ногам, захватывая каждую клетку тела, а потом от ног возвращался наверх, ещё горячее. Её промывает огнём. Огонь несёт освобождение.

— Повторяй, — приказывают его глаза.

— Я чувствую, солнце согревает меня… — повторяет она.

— Солнце проникает в мою кровь…

— Я есть солнце…

Руки горят, плечи горят, колени, волосы. Легко дышать. Она дышит глазами, руками, она оторвана от земли, она растворилась в свете.

— Моя болезнь растворилась огнём, — повторяет она за Кешей.