Екатерина Вересова: Жаркие объятия разлуки

Одно было непонятно Веронике: при чем же тут Максим? Ведь сам он не работает в КГБ и даже не собирается? Однако обсуждать это с родителями она не решалась. Гораздо проще и интереснее было скрываться и прятаться.

Итак, Максим придет минут через двадцать. Вероника блаженно потянулась в уже начинающей остывать воде. Затем она допила кофе, взяла с полки пушистую капроновую мочалку и начала намыливаться. На губах ее блуждала задумчивая и счастливая улыбка. Сейчас она вымоется, чтобы быть чистой-чистой и уверенной в каждом потайном уголке своего тела. А когда придет Максим, ему она тоже нагреет воды… Они улягутся на диван в большой комнате и будут обниматься прямо без одежды. Наверное, это такое блаженство… Она обязательно посмотрит на Максима — как он выглядит полностью обнаженным. А когда им надоест, они будут смотреть телевизор… И снова обниматься и ласкаться… А потом, может быть…

В этом месте Вероника всякий раз обрывала себя — ей почему-то было стыдно представлять себя и Максима в роли голых существ, которые странно и смешно двигаются. Эротические сцены из фильмов вызывали у нее непонятные чувства — с одной стороны, дикое животное любопытство, а с другой — какое-то неудобство за то, что творится на экране. Ей было стыдно за этих людей, за их нелепое поведение. Зачем же они бессовестно обманывают всех днем, строя из себя скромниц и почтенных дяденек? Наверное, здесь есть какой-нибудь секрет… И она обязательно разгадает его.

Вероника слегка подсушила длинные светлые волосы феном, запудрила мелкие веснушки на носу. Что ей лучше надеть? Обычно она ходила по дому в старых застиранных добела джинсах и футболке. Но теперь случай был другой — Максиму предстоит все это с нее снимать. Незачем создавать ему лишние трудности. Она же не какая-нибудь дешевая кокетка в кофточке с миллионом пуговиц. Вероника решительно достала из шкафа мамин японский шелковый пеньюар с золотыми птицами, вышитыми на синем фоне. Скромненько и со вкусом. А снимается — ну просто в одно мгновение. А под него — черные кружевные трусики, которые подарила ей Анька.

Последнее время Анька совсем пропала — даже с выпускного вечера незаметненько ушла раньше всех. Похоже, этот ее Артем совершенно закрутил бедняжке мозги. Всю четвертую четверть Анька ходила по школе с таким выражением лица, как будто ей известно что-то, чего не знают другие, и она страшно этим гордится. Впрочем, Вероника знала, что это было, и с удовольствием хранила тайну. Анькин ухажер — молодой учитель физкультуры из соседней школы — соблазнил ее в подсобке, где хранится спортивный инвентарь, прямо на матах. Теперь они каждый день встречались там в тайне от всех и по нескольку часов занимались любовью. Вероника не решалась расспрашивать подругу о подробностях этих встреч, но по нежно-розовому, заигравшему вдруг всеми красками лицу подруги видела, что любовные свидания явно идут ей на пользу.

— Счастливая ты, Анька! — говорила она. — А я вот не могу. Боюсь — и все. Как будто все это какое-то далекое, из чужой или из взрослой жизни.

— А ты-то кто есть — не взрослая, что ли?

— Ну какая я взрослая? У меня месячные-то всего два года назад пришли…

— Подумаешь, разве в этом дело. — Анька выпятила свои пухлые и крупные, как она говорила, «модные», губы. — А что — Макс и не настаивает?

— Да уж — не настаивает. Прет, просто как танк. Но и мы ведь не лыком шиты… — с лукавой улыбкой добавила она. — Брестская крепость не сдастся…

— Дура ты все-таки, Вероничка, — беззлобно сказала Анька и взлохматила ей челку. — Давно бы уже отдалась ему и жила спокойно. Все равно, чему быть, того не миновать.

— А если я забеременею?

— Какая фигня! Считать умеешь? Первые девять дней можно, потом девять дней — нельзя, а потом девять дней — опять можно. Вот и вся арифметика. Не залетишь ни за что в жизни.

— А вдруг все равно залечу?

— Ну тогда умрешь старой девой. А у Максима лопнут яйца. — И Анька расхохоталась невинно, как будто ей рассказали детский анекдот.

Совершенно незаметно, но невероятно быстро подруга из смешной угловатой девчонки превратилась во взрослую — даже чересчур взрослую — женщину…

Вероника поставила на плиту чайник — чтобы к приходу Максима был готов горячий чай. Достала из холодильника остатки торта «Наполеон», который мама испекла специально в честь отъезда. Расставила чашки.

И тут раздался долгожданный звонок в дверь. Том громко и заливисто залаял, однако, почуяв своего, быстро успокоился. Запыхавшийся, в распахнутой на груди куртке, за дверью стоял Максим. Увидев роскошный наряд Вероники, он тихонько присвистнул.