Екатерина Вересова: Терпкое вино любви

Декан французского отделения филологического факультета задумчиво расхаживал по кабинету. Этот сухой желчный старичок в пропахшем нафталином черном костюме когда-то преподавал античную литературу, а теперь занимался административными делами да изредка читал лекции. По общему мнению студенток, коих на факультете было большинство, декан проявлял чрезмерный интерес к вопросам пола, хотя и старался это скрыть. Его манера говорить была нарочито неприязненной, к нерадивым студентам он относился с повышенной строгостью. В его лекциях по античной литературе часто звучали весьма двусмысленные акценты — благо в древние времена люди не отличались высокой нравственностью. Лицо декана непроизвольно менялось, а голос становился вкрадчивым, когда речь заходила о творчестве Сафо или о каких-нибудь фаллических символах. Из-за постоянной внутренней борьбы с самим собой и своими наклонностями декан имел неуравновешенный и вздорный характер. Особенно доставалось красивым студенткам, их он всегда старался уколоть побольнее. К несчастью, Ольга входила в их число.

— Я не могу отправлять на учебу за границу студентку с подмоченной репутацией, — скрипучим голосом сказал декан и остановился у окна.

В кресле у стеклянного журнального столика сидела его собеседница — преподаватель французского языка Надежда Владимировна, впрочем, по имени-отчеству ее здесь никто не называл. Еще смолоду за ней прочно закрепилось прозвище — «мадемуазель Надин».

— Но вы же прекрасно знаете, — мягко возразила ему она, — что Оля ни в чем не виновата. Это просто недоразумение. Чистой воды недоразумение.

Декан засунул руки в карманы и стал переминаться с ноги на ногу.

— Мне ли вам объяснять, дражайшая Надин, что дыма без огня не бывает.

Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза, уловив тонкий аромат ее духов, который вот уже много лет витал в коридорах университета. Мадемуазель Надин была давней его любовью. Он помнил ее еще молоденькой аспиранткой, которая, вопреки нареканиям местных строгих филологинь, носила узкие, в обтяжку, брюки и умопомрачительно короткие стрижки. Сейчас волосы ее уже поседели, но чисто французский шарм, за который она и получила свое прозвище, остался.

— Понимаете, Вячеслав Николаевич, дым иногда очень легко перепутать с туманом, — сказала мадемуазель Надин, отпивая кофе из фарфоровой чашечки. — Я знаю Олю очень давно. Она вполне достойная кандидатка на поездку. Спокойная, уравновешенная, скромная. В конце концов, у нее лучшее произношение на курсе!

Она не стала рассказывать декану, как вчера после занятий обнаружила «спокойную и уравновешенную» Ольгу в углу раздевалки на первом этаже. Завернувшись в плащ, девушка безутешно рыдала. Надин молча обняла ее за плечи и повела в свой кабинет. Там она усадила ее перед собой и налила ей из термоса кофе (Надин обожала кофе). Затем открыла створку своего письменного стола и достала оттуда маленькую бутылочку коньяка. Плеснула несколько капель в чашку.

— Выпей и успокойся, — сказала она. — Действует как лекарство.

Ольга вытерла рукавом блестящие от слез глаза и залпом выпила обжигающий напиток. По телу сразу пробежала жаркая волна.

— А теперь рассказывай, что случилось. Знаешь ли, увидеть тебя в слезах — это все равно что «выставить в музее плачущего большевика»… — мадемуазель Надин закурила ментоловую сигарету и предложила Ольге.

Ольга не любила курить, но иногда, за компанию, позволяла себе сигаретку-другую.

Ну что она могла рассказать своей обожаемой учительнице? Что ее мальчик… ее возлюбленный… любовник Мишель с некоторых пор избегает с ней встреч, не приходит на интимные свидания? (Родители говорят, что он уехал на дачу, но Ольга-то знает, что это неправда.) Или что ее бабушка Капуля все время глотает таблетки от давления и вот уже неделю не выходит на улицу? Или что староста их группы Наташа Козлова зачитала сегодня список утвержденных на поездку в Париж и там не оказалось Ольгиной фамилии? Да, наверное, вот это и надо сказать мадемуазель Надин.

— Меня не взяли во Францию! — выпалила Ольга, глядя прямо в лицо Надин своими огромными черными глазами.

Надежда Владимировна поправила кружевной воротник элегантной блузки. Александритовые серьги качнулись в ее ушах и из зеленых превратились в сиреневые.

— Но я же сама лично видела этот список. Ты там была. Они что, решили отправить кого-то другого?

— Не знаю, — сказала Ольга и закусила губу, готовая снова заплакать. — По-моему, список просто уменьшился на одного человека.