Анастасия Орехова - В кольце твоих рук

— Типун тебе на язык!

Сидоркин приблизился. Под козырьком на ящиках пристроились два мужика. Под ногами у них стояло несколько бутылок. Знакомые лица, подумал Сидоркин. Грузчики из магазина.

— Здорово, ребята! Что не дома?

— Твоими молитвами, Федор Иванович, — ответил тот, которого звали Васей. — У меня теперь дома такой матриархат, что ни сесть, ни встать.

Сидоркин усмехнулся в усы. Пару месяцев назад он самолично разбирал заявление его жены: бузеж по пьянке, разгром теплицы, нанесение телесных повреждений в виде синяка под глазом. Тогда Сидоркин ограничился внушением, но строго-настрого предупредил, что в следующий раз посадит за хулиганство как миленького. Видно, подействовало, да только, как всегда, своеобразно.

— Садись с нами, Федор Иванович, — пригласил второй, по имени Миша. — Выпьем за Клаву.

— Так я ж за рулем. Не положено. — Сидоркин вытащил сигарету и закурил. — А что за Клава такая?

— Артистка, — с готовностью ответил Вася. — Миха от нее балдеет. Фамилия у нее только странная, никак запомнить не могу. Чем крышу кроют. Рубероид, что ли?

— Шифер, балда, — беззлобно поправил его Миха. — Клавдия Шифер. Иностранка. И не артистка она вовсе, а су-пер-мо-дель. Одежки показывает.

— Во-во, — хохотнул Вася. — Ходит туда-сюда по доске, будто без нее не ясно, что нормальная баба такое ни в жисть не наденет. Срамотень одна. Ерундой, в общем, занимается, так ее и разтак.

Говорил он, впрочем, лениво, без агрессии. Сидоркин понял, что это для них привычный разговор.

— Ерундой не ерундой, а кучу денег с этого имеет. И покрасивше будет всякой артистки, — резонно заметил Миха и, повернувшись к Сидоркину, пояснил: — Передача по телеку была «Наша Клава». Ну, я и запал на нее. На телевидение письмо написал, имею, мол, серьезное намерение познакомиться. Теперь ответа жду.

— Ты про жену, про жену-то расскажи, — напомнил Вася.

Так он еще и женат. Ну и дела, подумал Сидоркин.

— Я фотографию ее из журнала вырезал и над кроватью повесил, — продолжал между тем Миха. — Моя поскандалила, поплакала, а потом в желтый цвет выкрасилась и не ест ничего. Худеет.

— Чума! — простонал Вася.

Сидоркин хохотал до слез.

— Ну, мужики, с вами не соскучишься! Так у тебя скоро своя Клава будет.

— А что? — важно ответил Миха. — Она — баба славная.

— Вы мне вот что скажите, — опомнился Сидоркин. — Где Мария Антонова живет?

— Это учителка, что ли?

— Она самая.

— На Пушкина, пятнадцать. Только ее уже спрашивал сегодня один, со старой усадьбы. Она с ним которую неделю хороводится. Тачка у него — опупеть!

— Куда он поехал?

— Туда, наверное, куда ж еще.

— Ладно, мужики, я погнал. А вы не увлекайтесь тут, а то как бы новое заявление разбирать не пришлось.

— Небось пуганые, — ответил Вася.

Сидоркин пошел к машине.

— Ну, Вась, вздрогнули. За Клаву, — донеслось до него.

— За Клаву.

Не прошло и четверти часа, как он, насилу отбившись от взволнованных расспросов Машиной матери, гнал машину к усадьбе.

Маша проснулась как от толчка. Страшные видения еще клубились в ее мозгу, стирая грань между сном и явью. Мощный удар грома потряс дом. Маша вздрогнула, открыла глаза и от неожиданности вскрикнула.

Перед ней стоял Коля. Неподвижный и страшный, будто вышедший из ее кошмарного сна. Белые глаза его, не мигая, смотрели на нее. Мокрые волосы облепили череп. На ковер под его ногами набегала темная лужица.

Холодный ужас шевельнулся в сердце Маши, сдавил, стиснул горло. Она вжалась спиной в диванные подушки и кинула отчаянный взгляд на полуприкрытую дверь. Ни звука. Маша вспомнила, что, кроме них, в доме никого нет.

Коля проследил за ее взглядом и усмехнулся. Эта улыбка, больше напоминающая волчий оскал, снова вернула Машу в давешний сон.

— Он не придет, не жди, — хрипло проговорил Коля. — Я убил его.

— Нет, — прерывисто прошептала Маша. — Нет.

— Да. Я всех убил. Никого не осталось. Теперь ты совсем моя.

Он рывком опустился перед ней на пол и положил голову ей на колени. Маша дернулась, пытаясь освободиться.

— Сиди! — Он крепко обхватил ее ноги. Она почувствовала прикосновение его горячих пальцев к своей босой ступне. — Приласкай меня. Я так устал.

— Ты все наврал, — с усилием проговорила Маша. — Признайся, ты все наврал. Его здесь не было.

— Он и сейчас здесь. Валяется, падаль, под дождем у своей тачки. Она ему больше не понадобится.

Только не паникуй, твердила себе Маша. Спокойно. От ее выдержки зависит сейчас не только ее собственная жизнь, но, возможно, и жизнь Вадима. Если то, что сказал Коля, хоть отчасти правда, то Вадим, может быть, лежит сейчас, раненый, где-то там, на улице, и она сможет спасти его. Господи, взмолилась Маша, сделай так, чтобы он был жив! Все что угодно, лишь бы он был жив!