Юлия Снегова - Карнавал страсти

— Ты немного ошибся. Я был влюблен в своего отца и ревновал его к матери. Зигмунд Фрейд ты наш. Займись в Америке психоанализом.

— Дурак, — добродушно огрызнулся Фарид.

Известие о том, что ее решено переселить к Дмитрию, Настя восприняла спокойно. Она постаралась ничем не выдать охватившую ее радость. Только обмануть Фарида оказалось не так-то просто.

— Эх ты! — с мнимой печалью сказал он Насте, пока она складывала свои вещи. — Хоть бы изобразила горе на лице. Я же уезжаю, и мы, возможно, никогда больше не увидимся. Ведь я был все это время, можно сказать, твоим ангелом-хранителем. А у тебя такая физиономия довольная и глаза так сверкают, что просто зло берет. Хочется, как в том анекдоте, сказать: «Съешь лимон». Да ладно, что с тебя взять. Будешь меня вспоминать хоть иногда?

— Конечно! — ответила Настя. — Но ведь вы вернетесь?

— Не знаю, говорят, американская жизнь засасывает — вдруг я так привыкну, что и назад не захочу. Хотя нет, я нигде, кроме Питера, работать не могу. Раньше я в дома творчества ездил, на природу, но совершенно не мог там писать. Приходилось пьянствовать. Так что ждите меня обратно.

— Я абсолютно уверена, что вы вернетесь и напишете мой портрет, и мы еще много раз будем вот так сидеть и разговаривать!

Настя терпеть не могла прощаться. Ей легче было просто уйти, сохраняя в памяти облик уехавшего человека, чем говорить на прощание слова, от которых щемило сердце и слезы наворачивались на глаза. Она не знала, как объяснить это Фариду. Хотя, возможно, он бы как раз ее понял.

— Пока, таинственная незнакомка, — сказал он ей в день своего отъезда. Через час за ним должен был заехать на машине приятель, чтобы отвезти в аэропорт. А за Настей зашел Дмитрий, чтобы первый раз отвести ее к себе домой. — Не забывай старого развратника, ладно?

Настя не хотела ничего говорить. Она просто подошла к нему и, приподнявшись на цыпочках, обвила руками шею Фарида и смело поцеловала его. Неожиданно Фарид ответил ей таким страстным и искренним поцелуем, что у Насти закружилась голова. В эти несколько мгновений Настя почувствовала все: и одиночество этого человека, и его грусть, и боль, и страх, и зыбкое счастье творчества.

Когда с Фаридом прощался Дмитрий, Настя деликатно отвернулась. Ей казалось, что женщина не должна видеть мужчин беззащитными и печальными.

Через несколько минут Настя спешила за Дмитрием к метро. Он шел с ее сумкой на плече, молча, плотно сжав губы. Настя чувствовала волну беспокойства, исходившую от Дмитрия, и знала, что виной тому она сама.

«Не грусти, — хотела сказать она любимому, — все будет хорошо, вот увидишь!»

Но Настя молчала.

Постепенно беспокойство Дмитрия передалось Насте и росло в ней, пока не заполнило все ее сознание тяжелой, ноющей тревогой. Сначала Настя не понимала, в чем дело, а потом, на мгновение прислушавшись к себе, поняла:

«Сегодня ночью мы будем вместе, — Настя осознала это с пугающей ясностью. В том, что это произойдет, у нее не было ни малейшего сомнения. — Неужели я боюсь? — спросила она себя. — Я боюсь, — она настойчиво, как врач с больной, разговаривала с пугливой девушкой, которая жила в ней и теперь очень мешала, — я пока боюсь, сейчас мой страх пройдет. Ведь я сама хотела этого больше всего на свете. Я всегда знала, что меня сделает женщиной мужчина, которого я полюблю и которому смогу доверить себя полностью, без остатка».

Тут Настя подумала, что, пока Дмитрий толком не знает, кто она такая, о доверии рассуждать просто глупо. Но она отогнала эти мысли так же решительно, как и страхи.

«Имя, место рождения, возраст, образование, манера одеваться — это лишь внешние признаки, — думала Настя, — они не меняют сути человека и не являются правдой о нем. Неважно, за кого принимает меня Митя, ведь только моя любовь к нему — настоящая правда, а остальное так незначительно».

Настя опять сосредоточилась на пугающей мысли об их близости. Она верила в то, что любую проблему можно решить, если только не бояться думать о ней. Настя пыталась понять, что ее пугает. Боль? Настя никогда не боялась боли. Однажды она ломала руку, и ничего, даже не заплакала. Она не боялась зубных врачей и отказывалась от анестезии, чем приводила в ужас и восхищение весь персонал элитной клиники, где лечилась ее семья.

Однажды девушка, тщетно набивающаяся Насте в подруги, целый час рассказывала ей о том, как потеряла невинность. Настя тогда ужасно злилась и на девицу за ее неприличные откровения, и на себя — за то, что почти против воли слушала. Настя очень хорошо запомнила, что та все время удивлялась: