Ксения Васильева - Западня, или Исповедь девственницы

— Прочтите, там немного… Это не мои опусы… — добавила Анне, поняв вдруг, что, возможно, Натали решила, что Анне — такая дурочка, что пишет рождественские стихи! — Это документ.

Тогда Наташа взяла тетрадку, раскрыла ее и стала читать. Наташа прочла быстро, и сразу же ее охватила лихорадка деятельности, злобы, ненависти, желания убить, загрызть, уничтожить этих людей!.. Судьба добивает ее… Она вовлечена в эту игру, простительно ли так назвать это?.. Но Анне! Анне!! Она посмотрела на Анне, и слезы выступили у нее на глазах. Она бросилась Анне на грудь и заплакала, тихо и безнадежно. Потом резко прекратила и неожиданно твердо сказала:

— Анне, все, я пришла в себя и готова действовать! Но как?

Тут стукнул дверной молоток. Они!

— Анне, идите наверх и будьте там. Я, надеюсь, выпровожу их быстро…

Наташа открыла дверь. Перед ней в скорбных позах стояли два приятеля — Динар и Проскурников Александр Евгеньевич. Они поклонились, вошли в холл и тут уже поцеловали ей ручки. Она улыбнулась им, чему они удивились, так как не ожидали встретить ее в полном спокойствии.

Она улыбнулась и пошла в гостиную, пригласив их следовать за нею.

— Выпьем немного? — спросила она. Они кивнули.

Подняв рюмку, Динар произнес:

— Наташа, дорогая, мы знаем, каково вам досталось в жизни!

— Вы быстро узнали, — заметила Наташа небрежно.

Динар усмехнулся.

…Так. Отличная игра, прекрасные актеры! Ну, она тоже не сегодня родилась — посоревнуемся, господа! Она уже все решила и вдруг от этого своего решения стала совершенно свободной и почти счастливой!..

Наташа так ушла в свои мысли, что не слышала, что говорит Динар, а он говорил о том, что Наташа должна форсировать отношения с бароном. Она должна выйти за него замуж… Тут Наташа пришла в себя и услышала эту фразу.

— За кого? — спросила она удивленно. — За Проскурникова? — И она с улыбкой посмотрела на молчащего все это время Евгеньича. Тот рассмеялся. Обстановка перестала быть напряженной.

«…А может, ей наплевать на этого Сандрика? — подумал Динар. — Ну, ранен, ну, может быть, выживет… Надо, кстати, подольше держать ее в неведении». Хотя ничего определенного у Динара пока нет, но знал: Сандрик пришел в себя, его переводят в институт Склифосовского и появилась надежда. Но Наташке это знать нельзя!

— За барона, дорогая, за нашего любимого Фрайбаха! И чем скорее — тем быстрее, как говорят. А там уж он и картины вам подарит, я уверен!

— Бросьте вы с картинками морочить мне голову. Картинки — само собой. Но вам нужно больше, гораздо больше, Динар!

Динар переглянулся с Евгеньичем: откуда этакие выхлопы? От кого?

— Я вас не морочу, мадам Натали, — сказал, приосанясь, Динар, — да, есть задачи, но не те, которые вы себе надумали или кто-то вам нашептал, простите… Нам нужно ваше присутствие в замке, чтобы держать под контролем этого престарелого дурня. Он ведь очень не любит нас, русских, а человек он, как ни странно, влиятельный и нам нужно его, как говорится по-простому, переманить! Так, Евгеньич?

Проскурников подтвердил: так, точно так, пусть Наташа не волнуется. Она же знает, как он, Проскурников, к ней относится? Разве может она подумать, что он позволит втянуть ее в авантюру, дурно пахнущую?

Наташа хотела было сказать, что она все понимает, тем более что для задуманного ею она должна быть с ними в полном согласии и дружбе, и она кивнула истово — да, если она и не доверяет абсолютно Динару, то уж Александру Евгеньевичу — всецело!

Вдруг Наташа встала и попросила тост.

— Я не отниму много времени, но сказать мне это необходимо. Я с вами! — Глаза у Наташи сверкали, она была как натянутая струна (Динар даже залюбовался ею). Проскурников был менее доволен. Как всякий способный сыщик, он в прямых действиях и словах всегда улавливал второй смысл, а то и третий. И ему казалось, что тут что-то не так, хотя Наташа казалась искренней и ни капли фальши не чувствовалось в ее заявлении…

Динар встал и торжественно поцеловал Наташу троекратно, по-русски. Облобызал ее и Проскурников, он удивился, что кожа у нее горела огнем, а с виду заметно не было, и это тоже ему не нравилось.

Пошли тосты-речи. Следом за Наташей встал Динар. Было так, будто происходит большой официальный, но свой прием, на котором надо сказать что-то важное и значительное.

Динар сказал:

— Я долго ждал этого часа. Были у нас с Наташей прекрасные времена, были и трудные: недопонимание, какая-то неприязнь, подозрительность и прочее, не буду вспоминать. Наташенька! Я рад!