Читра Дивакаруни - Дворец иллюзий

Но я слишком долго отдыхала. В тот момент мне нужно было разобраться с Кичакой.

Я холодно встала и ушла.

Возможно, это была моя ошибка. Если бы я вела себя раболепно, а не презрительно, если бы притворилась застенчивой и польщенной его вниманием, как другие женщины, к которым он приближался, возможно, он потерял бы ко мне интерес. У Судешны было много служанок, которые были моложе и милее. Проживание в лесу не добавило мне красоты, и я не предпринимала никаких попыток устранить эти последствия. Но, показав Кичаке, что я ему не принадлежу, я пробудила в нем охотничий инстинкт. С этого момента он не давал мне покоя.

Тогда я еще не понимала, какую проблему я себе создала. Я была обеспокоена другими сложностями. Я обнаружила, что гораздо тяжелее я переносила присутствие своих мужей, нежели их отсутствие. Увидев мельком Юдхиштхиру, когда он шел вместе с царем Виратой, я чувствовала досаду, когда он почтительно кланялся. Я слышала, как Арджуна шутит с женщинами в танцевальном зале, и удивлялась, как ему хватает духу смеяться. Иногда я смотрела в сторону коровников, и мне было интересно, кто из этих маленьких фигур в желтых набедренных повязках, копающихся в навозе, были Накула и Сахадева, которые любили пожить в свое удовольствие. Когда из кухни присылали специальные блюда для царицы и ее любимых служанок, мне было интересно, какие из них приготовил Бхима, и, если бы я узнала это, я бы не стала есть ни одно из них.

По ночам я лежала на своем убогом ложе, ощупывая пальцами новые мозоли на своих ладонях. В темноте мои руки казались чужими. Кришна говорил мне раньше: «Когда печаль поразит тебя — а она поразит тебя сильнее, чем твоих мужей, потому что твое эго более хрупкое и более упрямое — попытайся удержать в сознании следующее: служанка царицы — это всего лишь роль, которую ты играешь, и только временно». Я повторяла себе эти слова, но усталость странно шутила над моим сознанием. Иногда, прежде чем я погружалась в пустоту сна, мне казалось, что вся моя жизнь до настоящего момента была ролью. Принцесса, которая жаждала признания; виноватая девочка с непослушным сердцем; жена, которая едва балансировала между пятью мужьями; непокорная невестка; царица, которая правила в волшебном дворце; безумная мать; возлюбленная подруга Кришны, которая отказывалась усваивать его уроки; женщина, одержимая местью — ни одна из них не была истинной Панчаали.

Если нет, то кто же я была такая?

За месяц до окончания года нашей маскировки Кичака загнал меня в угол и пригрозил взять меня силой, если я не приду к нему по доброй воле и не утолю его желание. Я вырвалась из его цепких рук и побежала к Судешне, но она посоветовала мне отдаться ее брату.

— Кто знает, увидишь ли ты когда-либо своих мужей снова, — сказала она. — Или даже если они существуют? Осчастливь Кичаку, и он позаботится о том, чтобы ты прожила в достатке до конца своих дней.

Тогда я побежала в единственное убежище, о котором могла подумать: в сабху Вираты. Конечно, царь спасет беспомощную женщину, подвергающуюся насилию. Кичака последовал туда за мной. Он толкнул меня на пол на глазах у всего двора и пинал меня за то, что я отвергла его с презрением. Я кричала, требуя у Вираты справедливости, но он сидел неподвижно, будто глухой. Только его беспомощно склоненная голова выдавала его стыд. Он знал, что не сможет управлять царством без поддержки Кичаки. Если сам царь вел себя подобным образом, чего я могла ожидать от его придворных? Но что причинило мне наибольшую боль, так это поведение Юдхиштхиры; он глядел на меня, молчаливый и спокойный, как будто я играла роль в спектакле.

Я смотрела на них на всех с отвращением. Мне казалось, что время, совершив круг, вернулось назад, и я снова оказалась в Хастинапуре — беспомощная перед глумящимся надо мной Дурьодханой. Когда я бросила на Юдхиштхиру свой полный гнева взгляд, он сказал:

— Будь терпелива, женщина. Твои мужья-гандхарвы скоро освободятся от проклятия. Тогда они помогут тебе.

Я пыталась выразить свое негодование, вызванное его словами, но он решительно остановил меня. Возможно, он боялся разоблачения.

— Вернись на женскую половину и перестань плакать, как актриса!

Его слова ранили меня, как отравленные дротики. Я утерла глаза, покончив с просьбами.

— Если я сейчас актриса, — возразила я, — кто в этом виноват?

Кичака не обратил внимания на наш диалог.

— Смотри! — усмехнулся он. — Здесь защитить тебя некому. Я сильнее любого из них. Ты с таким же успехом могла бы прийти ко мне в постель.