Лада Лузина - Я - ведьма!

— Вы начали писать роман? — резко перебила ее Иванна. — Так же, как ваша героиня?

— Да, — неуверенно согласилась Мира. Похоже, раньше она не задумывалась об этом совпадении. — Мои отрывки очень хвалили. Сказали: роман получится просто гениальный. И я вернулась домой словно пьяная, хотя не пила ни капли. Проворочалась в постели несколько часов, встала и приняла снотворное. А утром… Утром Люк не мог меня добудиться. Вызвал «скорую». Приехали врачи, промыли мне желудок И сказали мужу, что я приняла лошадиную дозу лекарства, чтобы покончить жизнь самоубийством.

— А упаковка снотворного действительно была пуста?

— Действительно, — с сожалением признала Мира. — Когда-то я купила сразу пять бутылочек «Донормила». Они вечно оканчиваются в самый неподходящий момент. А утром четыре из них оказались использованными. Но я не помню, может, я израсходовала их раньше. А потом, несколько дней спустя, я обнаружила у себя под подушкой скальпель. Старый скальпель, еще в детстве моя мама-врач принесла его домой, мы затачивали им карандаши. Он совсем затупился, и я отвезла его к точильщику. И вдруг нахожу его у себя под подушкой. Не помню как. Наверное, нащупала во сне. Помню только, что села в кровати, зажгла свет, проснулся муж и начал отбирать его у меня. Он решил, что я собираюсь опять наложить на себя руки. Все было точно так, как в моем рассказе, где героиня вначале обдумывала: не наглотаться ли ей снотворного, затем хотела перерезать себе вены. А утром я вышла на балкон, посмотрела вниз и подумала: «А не спрыгнуть ли?» У нас восьмой этаж. Внизу асфальт. Разобьешься сразу и насмерть.

— И что вы сделали тогда? — снова встряла Наташа и, не дожидаясь ответа, добавила свойственным ей приказным тоном: — Вам нужно выбросить браслет с моста! И немедленно!

— Я выбросила его, — безнадежно сказала Мира. — С моста. В Днепр. Муж заставил меня сделать это, да я и сама… сама хотела. Мы оба видели, как он упал в воду. В тот вечер мы помирились, занимались любовью, мы оба были счастливы. И на следующее утро я пошла на работу, убежденная: сегодня начинается моя новая жизнь…

Весна была еще угловатой, плоской девчонкой, не осознающей своей будущей власти и красоты. Она смотрела на мир угрюмым взглядом исподлобья и хныкала моросящим дождем. Но Мире она казалась прекрасней всех прекрасных принцесс.

Мир был теплым и влажным, словно Господь вдохновенно нарисовал его с утра серой акварелью и на рисунке еще не просохли краски. Мира не стала открывать зонт. Она шла, подставляя лицо протекающему небу, глядя влюбленным взглядом на людей с еще не проснувшимися лицами, на небосвод, треснувший ветвями еще голых ветвей, на витрины еще не открывшихся магазинов, и голова ее кружилась от реальности этого счастья.

Она чувствовала себя как смертник, которому накануне казни зачитали приговор о помиловании.

Ее плоть, разбуженная любовными ласками Леонида, урчала довольной кошкой. Сколько времени они не занимались сексом! Бесконечность, если не считать ритуального супружеского акта, закрепившего их недолгий акт перемирия. Но тогда Мира лишь безропотно отдала свое тело, в то время как душа ее витала где-то вне, а тело, лишенное души, было по-монашески унылым и безжизненным. Оно лишь неприязненно терпело прикосновения мужа, морщило лоб и со вздохом раскрывало губы, не способные растаять от поцелуев.

Но сегодня, впервые за много-много месяцев, Мира вновь ощущала себя женщиной, человеком — божьей и грешной.

Она выбросила чертов браслет, а вместе с ним морок, ослепивший ее душу, ненависть к жизни, презрение к любви, страх смерти, вернув себе зрение, слух, нюх, вкус, все положенные человеку чувства и инстинкты.

«Слава богу, что я решилась вышвырнуть его из своей судьбы!» — сияла она всеми фибрами души. И лишь где-то высоко, запертая на чердаке сознания, пискнула крысой паскудная мысль: „Вместе с браслетом нужно было уничтожить и рассказ, и твой начатый роман…“»

Но Мира отказалась услышать ее. Окрыленная, согретая хмелем любви и счастьем «просто жить», она не хотела признаваться себе, что у нее никогда не хватит духу убить собственные произведения. И если бы сейчас она жестоко поставила себя перед выбором, на одной чаше которого лежала б ее новая жизнь, а на другой — полтора ее творенья, весы заходили бы ходуном, как взбесившиеся качели, превратились бы в perpetuum mobile. И она скорее бы получила патент на изобретение вечного двигателя, чем смогла бы остановить их, приняв хоть какое-то определенное решение.