Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

— Вы тоже.

Она отпила несколько глотков.

— В таком случае, чего мы ждем?

Я отвернулся, чтобы наполнить свой бокал.

— Может быть, вашего мужа?

Когда я повернулся, она пристально смотрела на меня; глаза превратились в два маленьких коричневых камешка.

— Мой муж в Шотландии.

— Я бы не стал на это полагаться. Вы же знаете: от этих зануд всего можно ожидать.

С минуту мы оба молчали. На улице монотонно выла собака.

— Да уж, он вышибет из вас дух, если застанет в моей спальне! — мстительно заявила Вера Литчен.

— Я весь дрожу.

Она бережно поставила свой бокал на ночную тумбочку.

— Когда допьете, надеюсь, вы найдете дорогу?

Я не стал огрызаться. И так сказано более чем достаточно.

— Доброй ночи, миссис Литчен.

Она не ответила, и я вышел из квартиры. Пришлось, правда, повозиться, ища защелку на входной двери: она была замаскирована таким образом, чтобы не портить рисунок.

Прошло добрых десять дней, прежде чем я отважился позвонить в фирму ”Делахей”. Все это время мне и хотелось и кололось: вдруг нарвусь на какое-нибудь оскорбительное замечание? Но… человек не всегда слушается доводов рассудка.

— Вы не могли бы сказать, по каким дням у вас бывает миссис Мортон?

— По вторникам и пятницам, сэр.

— Большое спасибо. С вашего позволения, я позвоню завтра.

Но не позвонил. За время, прошедшее с моего посещения Ловис-Мейнора, я перелопатил такую гору работы (лишь бы отвлечься и не думать), что решил: ничего не случится, если я перенесу парочку деловых встреч на завтра. Так что в три тридцать я уже шагал по направлению к Клэр-стрит. Обойдя здание и убедившись, что нет запасного выхода, я приготовился ждать. Это оказалось не слишком тягостно, потому что как раз напротив расположился магазинчик, где торговали художественными репродукциями, так что я примерно час околачивался там — к плохо скрываемой досаде продавцов.

Без четверти пять показалась Сара и пошла по направлению к Бонд-стрит. Она была в туфлях на низком каблуке и двигалась быстрым шагом, неожиданно размашистой походкой, искусно лавируя между прохожими. Я догнал ее только в конце улицы и с наигранным удивлением воскликнул:

— Так это все-таки вы! Мне показалось, я узнал походку.

На ее губах мелькнула удивленная, немного растерянная улыбка.

— Я только что с работы. Как поживаете, мистер Бранвелл?

— Вот, вышел выпить чашку чаю… где-нибудь поблизости. Не составите компанию?

— Благодарю. Но я хочу успеть на электричку до часа пик.

— Он уже начался. Смотрите, что делается. Какие-нибудь полчаса ничего не изменят.

Она как будто собиралась возразить, но вдруг передумала, и я повел ее через Пиккадилли в маленькое кафе на другой стороне. На ней были красное, цвета бургундского вина пальто с широкими рукавами и маленькая круглая шляпка в тон, со сверкающей черной булавкой. Благодаря этому она казалась старше и загадочнее.

Когда мы уселись за столик, я не удержался:

— По правде говоря, я нарочно поджидал вас перед зданием фирмы.

Сара поставила сумочку, сняла и аккуратно сложила перчатки и принялась просматривать меню.

— Смешно, правда? — не унимался я.

— Почему? — она слегка покраснела, но не подняла головы.

Тут как раз подошла официантка, и я попросил поджаренные ячменные лепешки. Оказалось, их нет, а есть только тосты и бутерброды с маслом. После ухода официантки я извинился:

— Не нужно было сюда приходить. Откровенно говоря, я замышлял поход в ”Беркли”, но увидел вас — и все вылетело из головы.

— Это вы вчера звонили?

— Да.

— Я частенько захожу сюда на ленч. А в ”Беркли”, наверное, уже лет пять не была — никак не меньше.

Теперь, оставшись с ней наедине, я чувствовал себя страшно неуверенно.

— Вы давно работаете на ”Делахей”?

— Полтора года.

— Неплохое хобби.

— Это больше, чем хобби. Нам нужны эти деньги.

— На карманные расходы?

— Силы небесные, конечно же, нет. Вы имеете представление, во что это влетает — жить в Ловис-Мейноре?

— Извините, что лезу не в свое дело.

— Это никакой не секрет. Отец Трейси умер в сороковом году. Все их сбережения съел налог на наследство. Налоги растут как на дрожжах.

— А как же балет? Кажется, вы собирались посвятить себя танцу?

— Война положила этому конец. Впрочем, скорее всего, из этого все равно бы ничего не вышло. Я слишком поздно начала. Папа поощрял меня — по принципу ”чем бы дитя ни тешилось…”.

Официантка принесла чай, со стуком поставила фаянсовые чашки на стол, потом обнаружила, что забыла сахар, и пошла за ним. Я наблюдал, как Сара наливает чай из чайника.