Маус сует в рот еще одну мальборину. Да дай же ты мне, зараза, чертову сигарету, слышишь, сука!!!
От моей квартиры на Белсайз-парк до Финчли на машине всего около двадцати минут. Но для меня пробег между двумя этими пригородами к северу от Лондона — как путешествие в прошлое: всего несколько миль по Финчли-роуд — и я возвращаюсь в свое детство. Белсайз-парк — это место, которое всегда носило оттенок этакой благородно-изысканной деловой активности яппи, молодых людей, мечтающих о карьере, — здесь есть и дом кино, и несколько современных баров и ресторанов, и «Оддбинс», и довольно богатый гастрономический магазин с разными деликатесами. Место же, где я рос, то есть Финчли, всегда было тихим. Назвать его скучным или провинциальным — а район и в самом деле поразительно скучен и провинциален — значит не заметить самой сути Финчли. Когда я был маленьким, меня никогда не покидало довольно сильное ощущение, будто здесь никогда ничего не происходит и не может происходить. Похоже, само это место несло на себе некую печать гордости за то, что оно такое убаюкивающе-спокойное. Между прочим, Оливия мгновенно поняла дух, суть Финчли, когда я в первый и единственный раз привез ее туда. Когда мы молча ехали по Бэллардс-лейн, главной улице, а дело было днем, она вдруг ни с того ни с сего заметила, что здесь чувствуешь себя так, словно ты оказался в Мидлэндс, центральных районах Англии.
— Хилари, хочешь еще чашечку чаю? Может, сделать тебе бутерброд? Я знаю, ты любишь с фруктами. Хочешь с земляникой? У меня вкусная земляника. Или с дыней. Нет, кусочек арбуза. Хочешь кусочек арбуза?
Моя мать всегда меня пичкала чем-нибудь, как, впрочем, и гостей, так что, бывало, пузо чуть не лопается, правда, до той грани, когда человеку уже блевать хочется, она не доходит. Отец уставился на Хилари, я бы сказал, уж очень похотливо для мужика за семьдесят. Взгляд так и порхает туда, где у нее на платье вырез. Ага, он уже готов рассказать какую-нибудь свою историю. Он всегда так общается. С людьми он не разговаривает. Он толкает им речи. Впрочем, у кого проблемы со слухом, все такие. Они предпочитают никого не слушать, они хотят говорить.
— Моника, — начинает он, обращаясь к Хилари. Он это не нарочно. Я так думаю, что, глядя на нее, он сейчас вспомнил о какой-то реальной Монике, с которой у него когда-то что-то было, может быть, еще в далекой молодости.
— Хилари, папа.
— Что? Ах, да. Извините. Хилари. — Он постукивает по виску двумя своими негнущимися пальцами. Мол, стар стал. Что тут говорить? — Хилари, — продолжает он, — вы слышали историю про одного старого итальянца? Его звали Луиджи. Сидит он как-то на балконе своей виллы в Умбрии. Солнце заходит, он отхлебывает из стаканчика с граппой и обращается к одному из своих сыновей.
Хилари широко улыбается, энергично, чуть ли не яростно кивает, ободряя его, и еще больше наклоняется, открывая перед ним грудь.
— «Ты видишь вон те виноградные лозы? — продолжает отец со смешным итальянским акцентом. — Я посадил их, когда мы поселились в этой долине, больше сорока лет назад. Голыми руками я, Луиджи, посадил их, и теперь вся долина засажена виноградом. Но разве меня называют Луиджи-виноградарь? Видишь вон те дома? Те дома построил я. Хорошие, красивые дома из лучшего умбрийского камня и мрамора. Да, это я, Луиджи, построил эти дома, но разве меня называют Луиджи-строитель?»
Мать со стуком ставит чашку с чаем на стол. Отец бросает на нее быстрый взгляд, означающий: и не вздумай, испортишь концовку.
— «Видишь вон те дороги? Когда я впервые оказался здесь пятьдесят лет назад, не было никаких дорог. Одни только грязные тропы. Я, Луиджи, проложил эти дороги. Но разве зовут меня Луиджи-дорожник?»
Отец набирает полную грудь воздуха. Смотрит в небеса. В гневе растопыривает пальцы.
— «Я трахаю… всего одну свинью…»
Я уже слышал эту историю, и не раз, но до сих пор не могу удержаться от смеха. Отец прекрасно изображает горе возмущенного Луиджи. Мама тоже веселится, хотя и не совсем уверена, что такие слова уместны в присутствии «молодых людей». Но зато уж Хилари хохочет без остановки почти целую минуту. Она даже достает бумажный носовой платок, чтобы вытереть слезы. Отец искренне радуется своему успеху, и я уже вижу, что он приготовил еще одну историю, про то, что случилось однажды в бомбовом отсеке бомбардировщика, и ждет, когда веселье успокоится [2] Игра слов: Hilary — имя героини, hilarity — веселье.
.
Читать дальше