Тейлор Рейд - Настоящая любовь

– Потому что я пережил крушение над Тихим океаном! Я видел, как все, кто были на том вертолете, погибли. Я жил на крохотном клочке чертовой скалы, в одиночестве, пытаясь придумать способ вернуться назад, к тебе. А что ты делала тем временем? К августу ты забыла обо мне? К Рождеству сменила фамилию?

– Джесс, ты знаешь, что это не так.

– Ты хочешь услышать правду? Правда заключается в том, что ты бросила меня.

– Ты погиб! – В мгновение ока мой голос окреп, и я ощущаю, как эмоции выплескиваются из меня, набирая скорость, как конь, которого слишком долго держали в стойле. – Мы думали, что ты умер!

– Я искренне считал, – говорит Джесс, что мы с тобой так любим друг друга, что никогда, никогда в жизни не сможем забыть друг друга.

– Я никогда не забывала тебя! Никогда. Я всегда любила тебя. Я до сих пор люблю тебя.

– Ты обручилась с другим мужчиной!

– Когда я думала, что ты умер! Если бы я знала, что ты жив, я каждый день ждала бы тебя.

– Ну, теперь ты знаешь, что я жив. И вместо того, чтобы вернуться ко мне, ты колеблешься. Находясь здесь, со мной, ты под душем плачешь о нем.

– Я люблю тебя, Джесс, и даже когда я думала, что ты погиб, я любила тебя. Но я не могла провести всю жизнь, любя человека, которого больше нет. И я также не думала, что ты хотел бы для меня такой жизни.

– Ты не знаешь, чего я хотел бы, – говорит он.

– Да! – говорю я. – Не знаю. Я с трудом узнаю тебя. И ты с трудом узнаешь меня. И мне кажется, ты продолжаешь делать вид, что мы знаем друг друга.

– Я знаю тебя! – говорит он. – Не говори мне, что это не так. Ты – единственный человек в моей жизни, которого я действительно знал. Женщина, в чьей любви я был уверен. Та, кого я понимал и принимал такой, какая есть. Я знаю все, что можно знать о тебе.

Я качаю головой:

– Нет, Джесс, ты знаешь все о женщине, которой я была до того, как ты ушел. Но теперь ты меня не знаешь. И, кажется, совсем не стремишься понять, какая я сегодня, или рассказать мне, каким ты стал теперь.

– О чем ты?

– Я – другая, Джесс. Когда ты ушел, мне еще не было тридцати. Сейчас мне тридцать один год. Мне больше неинтересно жить в Лос-Анджелесе и писать статьи для туристических журналов. Меня волнует моя семья. Меня волнует мой книжный магазин. Я – не та, какой была, когда ты покинул меня. Твоя потеря изменила меня.

– Что же, прекрасно. Ты изменилась, это я понимаю. Ты была напугана, ты убивалась и вернулась в Эктон, потому что там ты чувствовала себя в безопасности, и ты занялась магазином своих родителей, потому что так было проще. Но ты не должна больше заниматься ничем подобным. Я вернулся, мы можем поехать домой, в Калифорнию. Мы наконец можем поехать в Апулию. Спорим, в следующем году ты даже сможешь продать свои статьи в несколько журналов. Ты больше не обязана вести такую жизнь.

Но я уже качаю головой, пытаясь сказать «нет» еще до того, как он закончит.

– Ты не понимаешь меня, – говорю я. – Возможно, сначала я приехала домой, чтобы отгородиться от мира, и, безусловно, в первое время я взялась за работу в магазине, потому что она была под рукой. Но сейчас мне нравится моя жизнь, Джесс. Я предпочитаю жить в Массачусетсе и руководить своим магазином. Я хочу быть самой собой.

Я смотрю в лицо Джессу, а он изучает мое. Я пробую другую тактику, пытаюсь объяснить ему иначе:

– Знаешь, что я делаю, чтобы развеселиться, когда мне грустно?

– Ты ешь картошку фри и пьешь диетическую кока-колу, – говорит Джесс как раз в тот момент, когда я произношу:

– Играю на пианино.

Его пугает разница в наших ответах. Он как будто сникает, отходя от меня. По тому, как быстро меняется выражение его лица, я вижу, что ему тяжело увязать мой ответ с созданным им образом.

На секунду мне представляется, что с его губ вот-вот сорвется:

– Ты играешь на пианино?

И я ответила бы «да» и объяснила бы ему, как я начала играть и что я знаю всего несколько песен, что я играю плохо, но меня это успокаивает, если я испытываю стресс. Я бы рассказала ему, что, когда у меня возникает желание играть, под пианино обычно спит Гомер, поэтому мне приходится вытаскивать его оттуда и класть на табурет рядом с собой, но что это так приятно, сидеть рядом с котом и играть «К Элизе» Бетховена.

Если бы Джесс захотел полюбить женщину, которой я являюсь теперь, это значило бы для меня очень много. Если бы он открылся мне и позволил мне по-настоящему полюбить мужчину, которым он стал.

Но ничего подобного не происходит.

Джесс просто говорит: