Тейлор Рейд - Настоящая любовь

Бинокль.

Я опять вернулась на крышу и встала прямо там, откуда могла увидеть узкую полоску моря. Я ждала.

Вид не радовал меня. Я не испытала наслаждения от покоя и тишины. В одиночестве я не получала удовольствия.

Я высматривала Джесса.

Я увидела, как волны бьются о берег, увидела лодку, людей под зонтиками, лежащих на полотенцах, как будто им нечего делать.

Я слышала, как папа с сестрой, войдя в дом, стали искать меня повсюду. Я услышала, как они зовут «Эмма?», заглядывая в каждую комнату дома. Я различала тревожные нотки, все явственнее звучавшие в их голосах, поскольку всякий раз, когда они произносили мое имя, ответом им была тишина. Скоро в дом вошла мама, и ее голос присоединился к остальным.

Но я была не в состоянии ответить. Я должна была стоять там, выискивая Джесса. Это был мой долг как супруги. Я должна была первой заметить его, когда он причалит к берегу.

Когда я увидела, что кто-то поднимается на крышу, я предположила, что это папа, и подумала: Ладно, он тоже может посмотреть.

Но это была Мари.

Она стояла там и смотрела на меня, а я держала бинокль у лица и вглядывалась в океан.

– Привет, – сказала она.

– Привет.

– Что ты делаешь? – спросила она, делая шаг в мою сторону.

– Я хочу найти его.

Я почувствовала, как Мари обнимает меня за плечи.

– Ты не сможешь, ничего… не получится, – сказала она.

– Я обязана искать его. Я не могу его бросить.

– Эмма, отдай мне бинокль.

Я хотела отмахнуться от нее, но мне нужно было объяснить логику своих поступков.

– Джесс может вернуться. Мы должны наблюдать.

– Он не вернется.

– Ты ничего не знаешь.

– Нет, нет, я знаю.

– Ты просто не можешь смириться с тем, что я больше не живу в твоей тени, – сказала я. – Потому что это означает, что ты – больше не центр вселенной. Джесс вернется, Мари. И я буду сидеть здесь и ждать, пока он не появится. Потому что я знаю своего мужа. Я знаю, какой он необыкновенный. И я не позволю тебе внушить мне, что он не такой, потому, что ты была бы рада, если бы я почувствовала себя униженной.

Мари отпрянула, словно я ударила ее.

– Я должна оставаться здесь и ждать его. Это моя работа как его жены.

В тот момент, когда я увидела выражение лица своей сестры, на котором читались как страх, так и сострадание, я поняла, что она думает, будто я сошла с ума.

На секунду я задумалась: О боже. Я сошла с ума?

– Эмма, прости меня, – сказала Мари, обнимая меня обеими руками и придерживая так, как мать держит ребенка, так, словно мы – единое целое. Было непривычно, что моя сестра ведет себя подобным образом, как друг. Я привыкла, что у меня есть просто сестра, так же как у всех бывают учитель или учителя и коллеги, просто коллеги. – Джесс мертв, – сказала она. – С того света не возвращаются. Он ушел. Навсегда. Прости меня. Мне очень, очень жаль.

На мгновение мне в голову пришла мысль: Что, если она права?

– Он не мертв, – нерешительно проговорила я срывающимся голосом. – Он где-то далеко.

– Он не далеко, – сказала она. – Он умер.

В этот момент я подумала: Возможно ли это?

А потом правда обрушилась на меня как потоп.

Каждый божий день я так безутешно и так долго рыдала, что просыпалась с опухшими глазами, которые была не в силах раскрыть. Три недели я бродила по дому неодетой.

Я оплакивала его и то, что я потеряла, и каждый оставшийся день моей жизни, который мне придется провести без него.

Мама заставила меня принять ванну. Она стояла в душе вместе со мной, поддерживая мое обнаженное тело, по которому текла вода, выдерживая на своих руках всю мою тяжесть, потому что я не хотела стоять сама.

Мир казался таким мрачным, унылым и бессмысленным. Жизнь казалась такой бесцельной, такой жестокой.

Я думала о том, как Джесс заботился обо мне, как поддерживал меня. Я думала о том, что он чувствовал, скользя руками по моей спине, каким сладким и человеческим было его дыхание.

Я потеряла надежду и любовь и все, к чему я была привязана.

Я сказала маме, что хочу умереть.

Сказала это, несмотря на то, что понимала, как больно ей это слышать. Я должна была так сказать, потому что мне было очень плохо.

Она вздрогнула и закрыла глаза, а потом сказала:

– Я знаю. Но ты не можешь. Ты обязана жить. Ты должна найти способ, чтобы выжить.

Через полтора месяца после того, как я рассталась с Джессом в аэропорту, я вышла из спальни, прошла на кухню, где беседовали мои родители, и, спокойно и четко излагая свое намерение, чего не делала уже много недель, сказала: