Изабелла Сова - Терпкость вишни

— Что он тебе такого сказал, — уже в который раз спросила Миленка, — если не считать, что поставил тебя в смешное положение в «ИКЕА»?

— Ничего, — в очередной раз ответила Мария. — Кроме того, что объявил, что кончает с химией. И что отныне будет жить только любовью.

— Это плохо?

— А кто меня будет содержать? Кто будет оплачивать мои художественные поиски? И многочисленные, пока еще не сформировавшиеся увлечения?

На эти вопросы никто из нас не мог дать ответа.

— Я-то думала, — наконец произнесла Миленка, — что раз уж ты витаешь в верхних слоях стратосферы, то…

— Да, витаю, но это вовсе не значит, что мой мужчина должен витать рядом со мной, — объяснила Мария. — Пусть остается на земле, лишь бы оплачивал счета.

— Ну вот и вылезло шило из мешка, — сказал Ирек, — то есть так называемая артистическая душа Марии.

— А может, Мария и права. Кто-то должен прочно стоять на земле, чтобы другой мог витать в облаках.

— Если только Травке это подходит.

— А тебе?

— Если бы я влюбился, то… Но для себя мне такого не хочется. Может, на взгляд успешных людей, я и неудачник, но у меня как-то нет охоты разбивать спортивные машины и загромождать свою квартиру дорогой модной чушью.

— И никогда не возникало искушения?

— Когда искушение возникает, я ставлю на видик фильм восьмидесятых годов, а то и более ранний. Погляжу на мебель предыдущих эпох, на неуклюжие машины и топорную проигрывающую аппаратуру, кажущуюся сегодня такой смешной и жалкой, а тогда бывшую пределом мечтаний, и сразу искушение проходит. Не стоит драть задницу из-за вещей, над которыми будут смеяться наши дети.

— Завидую тебе, Ирек, — вздохнула я. — У тебя все разложено по полочкам, и ты знаешь, что в жизни важно.

— Если бы я знал, то не прятался бы в мире виртуальных монстров.

Папа позвонил, когда мы сидели в комнате Ирека, яростно споря, где проводить долгий уикенд.

— На сегодняшний день я не могу ничего планировать, — сообщила я, пытаясь спрятать за спиной руки с заклеенными подушечками пальцев. — Папа просит приехать. Хочет серьезно поговорить.

— Нам съездить с тобой? — спросил Ирек, колдуя под столом с проводами. Явно хитрость с не до конца закрученными винтами не подействовала.

— Нет, разговор будет о маме. Папа беспокоится. Говорит, она очень изменилась.

— Быстрей возвращайся, а то мы помрем от тоски по тебе! — крикнул мне вслед Ирек.

Часом позже я сидела в родительской кухне. А папа напротив меня. Побледневший и ставший как-то меньше, чем три месяца назад.

— Даже не знаю, с чего начать… — Он нервно раскладывал столовые приборы по размеру. Сперва разливательная ложка, потом нож для хлеба, нож для мяса, несколько вилок и ложек, а под конец ножичек для сыра.

— Может, с того, когда ты заметил тревожные перемены?

— Слишком поздно, — глухо произнес он. Обведя заплаканными глазами приборы, он поправил центральную вилку.

— Но когда точно? Полгода тому? Когда? — выспрашивала я. Мне вспомнилось нетипичное поведение мамы в Сочельник.

— Да, впервые, наверное, в праздники. Помнишь Сочельник у Мариана? — Я кивнула. — Такой стыд. Но то было только вступление к настоящему концерту, — вздохнул папа. — Потом, на Валентинки, она подарила мне «Сто лет одиночества» Маркеса. Я по названию должен был бы догадаться, что что-то не так.

Он должен был бы догадаться пять лет назад, когда получил на Валентинки «Здравствуй, грусть». А потом поочередно «Приветствуем в обезьяннике», «Дом духов» и «Смерть прекрасных ланей».

— А потом, — продолжил папа, играя ножичком для сыра, — перед Пасхой она стала мыть окна.

«Обычное дело перед праздниками», — подумала я, но прерывать папу не стала.

— Видела бы ты, как она мыла эти окна. С каким остервенением! Едва стекла не выдавила.

— Может, она торопилась?

— Может быть, — согласился папа. — Я даже сделал ей замечание, что она без всякого старания протирает их. Чуть мазнет тряпкой посередине стекла и дальше. Знаешь, что она мне сказала?

— Ну?

— Подожди, сейчас прочитаю тебе… — Он достал из ящика синюю папку. — Цитирую: «Радуйся, что я еще это делаю. Через год протру только маленькую дырочку, да и то в окне на кухне, где я живу, тружусь и прозябаю».

— Не слабо, — признала я.

— А на Пасху она приготовила только свою любимую ватрушку. «Ты всегда говорил, что еды слишком много, — объяснила она, — так вот наконец будет по-твоему». В Страстную субботу она поставила на стол только колу и палочки.