Ольга Шумяцкая - Теткины детки

Его случайными людьми были сослуживец — старый холостяк, большую часть времени проводящий в командировках, — и бывший одногруппник, счастливый обладатель двухкомнатной квартирки. Ключи от старого холостяка и бывшего одногруппника он хранил в том же сейфе, что и Ринины серьги. К старому холостяку и бывшему одногруппнику он возил девочек. С девочками тоже получалось легче. Можно было сказать: «Ну что, махнем летом в Сочи? А? Да что ты, милая, только в СВ! В других не ездим!» Так сказать, что называется, для куражу, для пущего авторитета, имея в виду, что все это блеф и ни в какие Сочи никаким СВ никто, конечно, не махнет. А можно было ничего не говорить. Просто повалить на не слишком свежие простыни, наспех выхваченные из чужого шкафа. Девочкам было все равно. И ему все равно. Девочек не надо было учить жить, укоризненно покачивая головой и высоко вскинув брови: «А телевизор-то, телевизор пора менять. Что же ты, Ляленька! А стеночка-то как исцарапана. Совсем ты, Ленька, мышей не ловишь!» Поверхностные дружбы и случайные связи ослабляли какую-то важную натянутую пружинку в его вечно взведенном, как курок, организме. «Призван и мобилизован», — говорила Ляля о его постоянной готовности быть первым и лучшим. «Самый-самый-самый», — отвечала Татьяна названием детского мультика. В случайных домах он отдыхал. Освобождался. Главным образом от самого себя.

Девушки попадались теплые и холодные. Эта оказалась теплая. «Вот с таким телевизором!» — доложил он потом одногруппнику и обрисовал руками размеры ее зада. Девушка выпила коньяку. Закусила лимоном. Посмеялась анекдоту про тещу, который он рассказал. Так, смеющуюся, он ее и взял. Хорошо! Домой приехал поздно. Очень поздно. Осторожно снял ботинки, прямо в носках прошел в спальню. Рина спала. На спинке стула — аккуратно сложенное домашнее платье. На трюмо — флакончики французских духов. Духи были дорогие. Стояли нераспечатанные.

— Дай понюхать! — сказала как-то Ляля.

— Ты что! Знаешь, сколько они стоят?

— Ага, понятно. Выставочный вариант.

Арик тихонько забрался под одеяло, нащупал Ринин бок, повернул ее к себе и деловито вошел в нее. Откинулся на подушки. Захрапел. Рина выбралась из кровати, укрыла Арика одеялом и вышла в гостиную. Одежда Арика была свалена кучей прямо посреди ковра. Рина наклонилась, покопалась в карманах и выудила клочок бумажки. Спрятала в карман халата. Сидя на краешке ванны, развернула бумажку. Семь корявых карандашных циферок. Телефон. Под телефоном — подпись: «Лена». Рина вертела бумажку с довольной улыбкой тихой школьницы, заглянувшей в чужую тетрадку и обнаружившей там ошибку, и вышла из ванной. В гостиной снова наклонилась над кучей одежды и сунула записку обратно в карман пиджака. Она знала: удерживать — бесполезно, запрещать — бессмысленно. Лучше пометить территорию свободы, ограничив ее записочками с детскими карандашными корявыми циферками. Она сильнее этих куколок, потому что за ней то, что для Арика важнее всех ножек и мордашек в мире, — сын, дом и клан.

— Интересно, о чем она думает, когда засыпает? — однажды спросила Татьяна Лялю. Давно спросила.

Ляля пожала плечами:

— Черт их знает, этих инопланетян.

Вдруг Арик загорелся везти всех в Сухуми.

— Брось! — сказала Ляля. — Ну куда мы всем колхозом да еще с детьми!

— Именно колхозом и именно с детьми! — отвечал Арик.

Он как раз переживал период повышенной семейственности и пытался сбить всех в одну стаю.

И поехали. Билеты были взяты самые лучшие. Четыре купе в спальном вагоне. Арик расстарался. Катька сначала заартачилась, раскапризничалась, категорически отказалась помещаться с Аркашенькой в одном купе под тем предлогом, что он, мол, мальчик и вообще… Но Татьяна цыкнула, посмотрела строго и водворила Катьку на место. С Аркашенькой Катька не дружила. А тот, чувствуя ее неприязнь, бегал вокруг, заглядывал в глаза и, поймав хмурый Катькин взгляд, говорил какую-нибудь детскую колкость.

— А у тебя папа… у тебя папа ничего не может, а у меня может все! — бросал Аркашенька и, затаив дыхание, ждал обиды.

Катька поводила плечиком. Усмехалась. Все-таки она была на четыре года старше. Ей уже было почти двенадцать.

— Что, и луну с неба? — холодно интересовалась она.

— И луну! — отчаянно кричал Аркашенька, понимая, что никакую луну никто ему не достанет.

Их домик стоял у подножия горы.

— Живите! — сказала старуха в черном платке, которую Арик разыскал на вокзальной площади. У них там был местный центр туристических услуг во главе с дядей Автандилом, который сидел посреди площади на деревянном складном стульчике и распределял приезжих по квартирам. — Живите! Ключей не надо. Никто не придет.