Кира Буренина - Свет в твоем окне

— Что случилось? — Никита легко потряс ее за плечи. — Я звонил тебе в газету, но никто не снимал трубку.

— Плохо, все очень плохо! — сквозь зубы пробормотала Алиса. — Никита, я была права!

— Пойдем к нам, все обсудим!

— Нет. — Алиса дрожащими пальцами набрала код домофона. — Я не могу к вам. Пойдем посидим у меня.

Никита испугался — нахмуренная Алиса, крепко сжавшая кулаки, со злым, сухим блеском в глазах совсем была непохожа на себя. В лифте он уже не знал что подумать — в глазах Алисы стояли слезы. Когда они вошли в квартиру, Алиса, сняв дубленку и промокнув слезы носовым платком, наконец смогла объяснить перепуганному Никите причину.

— Господи, — с облегчением выдохнул он, вешая куртку рядом с дубленкой Алисы, — это скверно, но не смертельно.

— Проходи, — пригласила его в комнату Алиса, — я сейчас заварю чай.

Никита с любопытством огляделся. Небольшая уютная прихожая, из нее двери ведут в две комнаты. Одна дверь, вероятно, в спальню, была закрыта, и — Никита вошел в гостиную. Впервые он был в той самой комнате, которую видел из своего окна. В темноте Никита осторожно прошел к окну, отодвинул занавески. А вот там, значит, его окна. Они закрыты шторами, а жаль. Интересно, как его квартира выглядит со стороны? Алиса что-то слишком долго возится на кухне. Никита нашарил рукой колпак настольной лампы, и кружок света высветил стоящий у окна огромный «директорский» письменный стол, на нем компьютер, принтер. Стол завален бумагами, дискетами, выпусками газет, словарями и справочниками. Никита сел в рабочее кресло на колесиках — вот откуда Алиса смотрит в их окна.

— Изучаешь обстановку? — почти весело спросила Алиса, внося в комнату поднос. Она выглядела спокойно и беззаботно, только покрасневшие глаза выдавали недавние слезы. Никита вскочил.

— Очень интересно, — признался Никита, помогая ей поставить поднос на журнальный столик. — Значит, здесь находится твой наблюдательный пункт?

— Садись, будем чай пить. — Алиса взяла пульт, и из динамиков, расположенных в разных концах комнаты, полилась легкая музыка.

— Французский шансон, — констатировала Алиса, наливая Никите в чашку чай, — тебе нравится?

— Неплохо, — согласился он, внимательно оглядывая комнату.

На первый взгляд обстановка гостиной выглядела стандартно. Даже пресно-стандартно. Полированная, когда-то очень дорогая и дефицитная стенка, купленная еще в те годы за чеки в «Березке». Много книг. Очень много черно-белых фотографий в красивых рамках. «Скучает Алиса по родителям», — догадался Никита. Мягкая мебель и журнальный столик, явно того же «березового» происхождения. Два торшера с галогенными лампами в противоположных углах комнаты смотрятся как чужаки из новейшего времени. Никита вздохнул и сделал глоток. Мебель приобретена еще родителями Алисы, это понятно. Но есть в этой комнате что-то, что открывается только со второго, более заинтересованного взгляда. От стены до стены на полу лежит чудесный, в четыре краски, пушистый персидский ковер. На стене висит оригинальный шелковый коврик ручной работы. За стеклами стенки поблескивает настоящая серебряная посуда, сразу видно, что не базарный ширпотреб. Блюда и вазы, украшенные настоящей бирюзой и инкрустацией, со вкусом расставлены на нижней полке.

— Это из Тегерана, — пояснила Алиса, проследив за взглядом Никиты.

— Мне нравится, — признался Никита, — особенно ковер, у него такие яркие краски.

— Это сарух. Папа привез его из своей последней командировки.

— А ты сама была в Тегеране? — поинтересовался Никита.

— Один раз в детстве. Но я так точно и ярко помню все детали. Помню тегеранский базар — мейдан, — звенящий от криков торговцев. В харчевнях жарят кебабы, чилоу, в самоваре, похожем на наш, готовится чай, черный, крепкий. А какие вкусные пахлава, рахат-лукум!

— Как ты хорошо все помнишь!

— Вероятно, поездка пришлась на тот возраст, когда впечатления навсегда откладываются в памяти. Помню, что иранцы очень суеверные люди. У них масса амулетов, кукол…

— Кукол?

— Ну да. Например, в поездку они берут с собой Люлю-Хорхори, сказочное чудовище, предохраняющее от катастроф. Люлю-Хорхори — что-то типа святого Христофора, который защищает в пути европейцев. — Голос Алисы был тверд и спокоен, казалось, что это не она плакала в лифте. — Вот, например, отправляться в дорогу считается лучше в среду, поэтому по средам никто не ходит в гости. Если на улице возле тебя чихнет прохожий — к неудаче. Если чешется рука, то к деньгам, но чесать ее надо о подбородок. Если туфли иранца при снимании становятся пятками одна к другой, это значит, что об их хозяине где-то сплетничают… И так далее. Я очень явственно помню эти рассказы, у меня много книг о Персии. Вот, смотри. — Она поставила на стол плоское блюдо, искусно инкрустированное и покрытое вязью букв. — На нем выписаны самые красивые эпитеты, которыми в Персии называют женщин: Мелекее — царица, Нуйр уль Мулюк — освещающая царство, Гюль — роза и много разных других, я все уже не вспомню. Любопытно, что лепестки роз или головки цветов, положенные в воду в этой чаше, очень долго не вянут, а вода не зацветает. Кроме того, вода оптически увеличивает буквы и они красиво просвечивают сквозь цветы. Видимо, мастер был влюблен, когда делал это блюдо. Папа подарил его маме на годовщину свадьбы.