Ольга Дрёмова: Танго втроём. Ветренное счастье

— Сём, а в «России» идет «Высокий блондин в чёрном ботинке». Я так люблю Ришара, давай сходим, тут же совсем недалеко, — неожиданно предложила Марья.

— Вот уж, конечно, мы придём, а для нас как для премьер-министра с женой оставили два билетика на ближайший сеанс, — иронически улыбнулся он. — А может, ну его, этого блондина с его ботинками, а, Маш? Ведь часа два придётся в кассу стоять, да и то неизвестно, достанем ли билеты, — Семён недовольно поморщился.

— А на «блондина» до шестнадцати лет не допускают, — тон Марьи стал интригующим.

— Тогда тем более не пойдём, у тебя же с собой паспорта нет, а так тебе никто больше пятнадцати не даст, — в глазах Ветрова запрыгали маленькие озорные бесенята.

— Ну, Сём, я серьёзно! — повернув своё узкое личико к мужу, Маша умоляюще посмотрела ему в лицо. — Сёмушка, ну пожалуйста, мне так хочется!..

— Желание женщины — закон для мужчины, пойдём, попробуем на твои «ботинки» попасть, — со скрипом согласился Семён, — только сначала давай в какую-нибудь столовку заскочим, а то у меня от голода скоро живот к позвоночнику прилипнет, это ты у меня, барышня, в отпуске, а я — труженик. Кстати, об отпуске. Когда ты надумала к родителям в Озерки ехать?

— А разве мы не вместе едем?

— Нет, Манюнь, в Озерки тебе придётся ехать одной, я же в прошлом году отгулял отпуск весной, а в этом у меня по графику декабрь. Это только училкам везёт, а у простых смертных всё не так легко.

— Тогда, может, поедем вместе в какую-нибудь ближайшую субботу, а в воскресенье ты вернёшься обратно в Москву, а я останусь на недельку погостить у своих.

— Знаешь, Манюнь, у меня две субботы подряд — «чёрные», так что до августа вырваться из Москвы никак не получится.

— Кроме тебя, что, работать больше некому? — в голосе Марьи послышалось разочарование. — Мы же с тобой договаривались.

— Что ты мне предлагаешь, не выйти на смену?

— Да нет, конечно, просто обидно, что так получается, — подцепив мелкий камушек, лежащий на асфальте, Марья ударила по нему рантом туфли, и тот, стукнувшись о бордюр, запрыгал по дорожке.

— Маш, не стоит дуться, ты должна меня понять: существуют определённые обстоятельства, не позволяющие мне поехать с тобой, только и всего, — взглянув в серо-зелёные глаза жены, Семён обаятельно улыбнулся. — Понимаешь, на завод неожиданно свалился большой внеочередной госзаказ, и теперь почти всем приходится работать сверхурочно. Знаешь, мне ещё повезло, у меня суббота, а бедолаге Чернышову мало того, что выпало выходить в воскресенье, так ещё и в ночную смену. Ты же понимаешь, что такое непрерывный цикл испытаний, хочешь — не хочешь, а семьдесят два часа вынь да положь.

— Честно говоря, мне всё равно, когда заступает на смену твой Чернышов, — тон Марьи не сулил ничего хорошего, и, взглянув в её потемневшие от волнения и обиды глаза, Семён невольно перестал улыбаться.

— Маш, ну ты же не маленький ребёнок, ты же должна понять…

— Что я должна понять, что ты полгода меня обманывал? — чтобы скрыть подступавшие к горлу слёзы, Марья отвернулась от Семёна и, вытащив ладонь из-под его локтя, полезла в карман за платком.

— Постой, это в чём же, интересно, я тебя обманывал? — Ветров, пытаясь заглянуть в лицо Маши, сделал шаг в сторону и, качнувшись, перегородил ей дорогу. — А ну-ка, посмотри на меня. В чём дело?

— Да ни в чём, так, мелочи… — отступив на шаг назад, Марья вскинула на мужа полные слёз глаза. — Значит, по графику у тебя отпуск в декабре? И когда же этот самый график был утверждён? Неделю назад? Или ещё позже? — тряхнув пушистой пшеничной чёлкой, Марья прикусила губы.

— Маш, что за концерт? — карие глаза Семёна пробежали по лицу жены и остановились на поджатых губах. — Я догадываюсь, о чём ты мне хочешь сказать. Да, я должен был взять отпуск с конца июля, но у одного нашего сотрудника случилось большое несчастье, и он попросил меня поменяться с ним местами.

— Вот как? Поменяться? Мило, очень мило… — Марья растянула губы в притворной улыбке, но её глаза остались холодными. — И какое же громадное несчастье, позволь поинтересоваться, обрушилось на голову твоему многострадальному сослуживцу? — не давая Семёну раскрыть рта, словно отгораживаясь от мужа, она выставила перед собой руку и, растянув губы ещё шире, быстро зачастила: — Молчишь? Нечего сказать? Тогда тебе придётся послушать меня. Всем твоим Васям, Петям и Сашам очень удобно, что у них такой сострадательный и понимающий начальник цеха, как ты. Они без зазрения совести могут вешать тебе на уши лапшу и устраивать свои дела наилучшим образом, а ты, Ветров… ты то ли святой, то ли дурачок, хотя, в принципе, разница небольшая, — Марья покрутила пальцами в области виска.