Юлия Харченко - Между крестом и полумесяцем

— Что с тобой, Марием? Ты странная какая-то.

— Да нет, ничего. Иди, я за чаем пришла.

— Давай я отнесу. Тебе нехорошо? — беспокоился брат.

— Ботрос, все в порядке. Я принесу чай.

Парень вернулся в гостиную. Марием осталась одна на кухне. Горькая слеза пробежала по ее горячей щеке. Зачем он приехал, этот нежданный гость?

Ботрос после ужина покинул гостиную. И теперь Питер готовился к откровенному разговору. Он ходил по комнате с задумчивым выражением лица. Дина выглядела растерянной, ожидая слов мужчины.

— Да, Дина, я приехал поговорить с вами, — начал Питер. — Дина, мои слова, возможно, вам не понравятся, но я прошу вас выслушать меня и подумать о том, что я вам скажу. Я вас очень прошу. Вы видите, мне сложно говорить, но все же я попробую высказаться. Дина, о Господи! Дина, я люблю вашу дочь. Да-да, вы не ослышались.

Дина потеряла дар речи и уставилась на Питера.

— Прошу вас, не перебивайте. Послушайте. Ваша дочь тоже любит меня. Я знаю это. Но обстоятельства…

— Вы с ума сошли! — воскликнула Дина. — Уходите! Прошу вас. Моя дочь замужняя женщина.

Питер присел возле растерявшейся женщины и продолжал:

— Дина, вы сами знаете, что этот брак — ошибка.

Марием припала к кухонной двери и затаила дыхание, чтобы услышать, о чем говорят мама и Питер.

— Питер, прошу вас, замолчите! — Дина расплакалась. Вытирая слезы вышитым платком, она продолжала: — Питер, вы не представляете, как раните меня своими словами. Ведь это моя ошибка в первую очередь. Понимаете? Может быть, если бы я тогда нашла в себе силы отговорить ее от этого брака, она бы не совершила эту… ошибку. Но я была слишком занята собой. У меня была страшная депрессия из-за смерти мужа. Питер, мне сложно вам об этом говорить.

Марием тихо всхлипывала за кухонной дверью. Она хотела открыть ее, броситься к маме, успокоить ее, сказать, что ее вины здесь нет, но она как будто приросла к полу. Ее руки опустились, голова поникла, и она продолжала подслушивать разговор.

— Дина, умоляю вас, помогите нам. Прошу вас. Не ради меня, а ради вашей дочери. Она мечтает иметь семью. Вы не представляете…

Дина собрала волю в кулак и, перебив Питера, резко воскликнула:

— Питер, как вы можете об этом говорить? Вы представляете, что с ней будет, если она будет с вами? Что будут говорить люди?

— Мы уедем, уедем куда-нибудь… в Хургаду!

— Что?! А если вас найдут? И о какой семье вы говорите? Может, вы еще хотите, чтобы моя дочь вам родила ребенка?

— У меня есть родственники в Америке. Мы уедем к ним!

— Убирайтесь! — воскликнула разгневанная Дина. — Моя дочь никогда не совершит такой грех. Она приличная девушка, а не такая, как вы о ней думаете. Она сама никогда на это не пойдет, я в ней не сомневаюсь. И я не позволю! Я не хочу, чтобы ее закидали камнями или посадили в тюрьму. Забудьте об этом и уходите! Прошу вас, если правда то, что вы говорите, и она действительно любит вас, то забудьте дорогу в этот дом! Пощадите же ее чувства.

Питер встал перед ней на колени.

— Я умоляю вас, — прошептал он.

— Ботрос! — крикнула мать, вытирая следы слез. — Мистер Питер не помнит дорогу. Проводи его, пожалуйста.

Ботрос удивленно перевел взгляд с Питера на маму, потом снова на Питера. Тот встал, хлопнул парня ладонью по плечу и направился к выходу. Когда дверь за ним закрылась, Ботрос спросил у матери:

— Что-то случилось?

Заплаканная Марием выбежала из кухни и бросилась матери на шею. Дина обняла дочь и прошептала:

— Прости меня, девочка. Прости. Но ты сама знаешь, что я поступила правильно.

«Зачем только дается любовь тем, кому нельзя ее испытать? Почему боль в сердце исчезает медленнее, чем, например, заживающая рана?» — думала Марием, глотая горькие слезы. Она пропускала очередной звонок Питера, в энный раз ее разум сдерживал ее от разговора с ним, а сердце бешено колотилось и болело. Болело так остро, как будто кто-то пронзил его ножом, а теперь беспрерывно ковырялся в ране.

Два месяца с момента того памятного разговора Питера с Диной он не звонил, не писал, не искал встреч с Марием. Он как будто пропал, исчез, и уже когда сердечная боль казалась не такой острой, он напомнил о себе. Уже две недели он звонил, и звонил, и звонил, а она не отвечала, просто не нажимала зеленую кнопку на мобильном телефоне. Она вновь почувствовала его присутствие, даже не слыша его голоса, а просто видя его фотографию на экране мобильного. Круглое лицо, широкая улыбка с крупными белыми зубами — и сразу Марием слышался его смех, такой звонкий, громкий и живой. Вот таким она его помнила. И даже если бы она удалила фотографию с мобильного телефона, его образ навсегда запечатлелся бы в ее сердце. Навсегда.