Татьяна Поликарпова - Женщины в лесу

Она вздохнула и так написала:

«Вы подумаете, легко у меня получилось. Нет, это не сразу. Он ведь не поступил в институт, а я поступила. Это что же было для него — ужас!»

Для нее — не меньший. Боялась, сорвется, запьет, заскандалит. Но он просто замолчал. И не мог смотреть на нее. Мимо смотрел. Отводил глаза. Она понимала это так: он стыдился. Мужик, а оказался сзади своей жены, бабы — по-простому. Она ему объясняла, что ничего туг такого нет, что ему приходилось после работы заниматься, усталому, урывками, а она — дома. Что ж, что сын и хозяйство, — голова у нее свободная. Да и в школе она училась нормально подряд и вовремя. А он так, в школе только время вел.

Но он молчал. Ни словечка не отвечал ей.

Зоя Михайловна не стала отмечать в письме своем, что он поражение свое не кулаками и пинками вымещал на ней, а вот этим тяжелым молчанием. И неправильно, пожалуй, будет сказать, что вымещал. Нет, он не мстил, а просто переживал, страдал, как нормальный человек.

Но она не удивлялась и не торжествовала: новое человеческое его лицо лепилось годами и годами, событиями, а главное, постепенно и неотступно меняющейся собственной ее ролью в их отношениях. Оба они становились другими незаметно друг для друга. И теперь, когда она приступила к описанию самых счастливых моментов своей жизни, она не испытывала ни радости, ни гордости. Писала сухо и коротко, будто стремясь скорее покончить с необходимыми посылками: что дано — и перейти к тому, что требуется доказать.

«Я пыталась все-все ему рассказывать, что узнавала в институте. Я говорю — он молчит. Долго молчал. Но что-то в нем делалось. Серьезный стал. Работать он давно уже начал серьезно, не прогуливал, старался. А тут — передовой бригадир бетонщиков, портрет его с Доски почета не сходил.

Когда я по ночам сидела над учебниками и лекциями, потому что вечера уходили на заботы о семье, он стал меня жалеть, хотел даже помогать в моих занятиях, но у него, конечно, не вышло. Однако его стремление было мне дорого, оно шло от души.

А потом наступил тот день, то лето в моей жизни, когда я с отличием закончила институт. И вот в день моего рождения я просыпаюсь, а у моей кровати — большой букет роз, и мне так широко улыбается муж. Были заверения, что теперь всегда он будет дарить мне цветы, чтобы я забыла прошлое…»

Она написала эту фразу, чувствуя, что пальцы не слушаются, немеют, не желают выводить ложь. Какое-то время сидела, прикрыв глаза, успокаивая колотящееся сердце и думая, что ничего нет позорнее, чем быть обманутой. Потом, когда ложь раскрывается, такой глупой дурочкой выглядишь в собственных глазах, такой овцой безмозглой, что дух захватывает от стыда. Вправду задыхаешься…

Тогда ей так хотелось ему помочь, чтобы и он чего-то достиг, учился бы все-таки. Подумала, что надо сменить город, уехать подальше. Пусть совсем не будет вокруг них старого, что связывало бы их память о прошлом. Оба хотели забыть прошлое.

«Мне предлагали остаться на кафедре в моем институте, но я твердо решила уехать, и мы уехали из Донецка в Сибирь. В Тюмень. Все тут другое. Муж поступил в техникум, закончил его и стал работать мастером на большом заводе. А я как-то быстро пошла в гору в своей работе. Наверное, истосковалась, будучи домохозяйкой. Да и работа мне нравилась. Я душой все переживала и не жалела своего труда. И очень скоро стала главным бухгалтером нашего производственного объединения, куда входит сорок предприятий. Выбрали меня в президиум обкома нашего профсоюза. Меня радовало, что со мной считаются, что мой ум нужен людям, и в этом я нахожу наслаждение.

Но мужу не нравилась моя увлеченность работой. Он привык, что я все время была дома. А туг и вечерами приходилось задерживаться, и командировки, и совещания. Начались упреки, что, мол, семьи для меня не существует. Даже когда и в добром настроении бывал и я делилась с ним своими делами, мыслями, он стал обрывать меня: «У тебя только работа на уме!» И скоро дело дошло до оскорблений. Мне стало страшно: вдруг вернется прошлое?

Бросить свою работу я не могла и подумать. Разводиться с ним не собиралась. Он уж и не муж мне был, а как бы кровный, сын вроде. И не просто сын, а трудный ребенок, в которого столько вложено сил. Всегда за такого боишься больше, боязно за его поступки. Да и не могла я представить себя с каким-то другим мужчиной. Сама я нравилась многим, но мне все были безразличны.

Когда муж заболел, я места себе не находила. Беспокоилась за его жизнь. Не знаю, любовь ли это. Мне в годы молодые не пришлось прочувствовать, что такое любовь, и сейчас в своей душе не разберусь.