Татьяна Поликарпова - Женщины в лесу

Все началось сразу, со свадебного вечера, вернее ночи, когда он, напившись до очумения, ломал и катал ее по койке, как медведь, так что она минутами теряла сознание от боли и ужаса, слыша, как он рычит ей в ухо матерные слова вперемежку с обещаниями: «Теперь все… моя… Теперь что хочу… Не отвертишься».

Наутро она очнулась вроде подмененная, вроде и впрямь не она, а в самом деле быдло неодушевленное… Когда очнулась, припомнила, холодея, что с ней сделали, и слезы полились сами собой, то и еще получила такой же «любви»…

И она затихла. Надолго. Отличница в белом воротничке и манжетках из бязевой отцовой рубахи. Зоенька, нецелованная гордячка. Берегущая себя для единственного на всю жизнь. Чтоб прожить ее в уважении и любви, как мало кому удавалось…

Чудом, однако, надо считать не то, что она все стерпела и не убежала сразу, — какое уж чудо: боялась его до страсти, знала, что убить может, — чудо в том, что и под этим гнетом собрала себя наново, скопила силы и принялась за работу. Потихоньку, по капельке, по шажочку принялась за работу, которую не одолела разом, одним замужеством, как в той красивой сказке про аленький цветочек.

Не сама по себе спала зверская шкура с чуда морского — по волоску пришлось ей счищать с него лохматую шерсть, чтобы выпростался из-под дикого образа человек, каким, померещилось однажды, может он быть.

Все же не один страх держал ее, но и то, с юных ее дней убеждение: жизнь прожить с единственным… Что ж, ей попался вот такой, надо было жить, тем более — сын. Надо было думать, как быть дальше… Она вздохнула, взялась за ручку.

«Стала я мужа потихоньку городом завлекать. Думала: надо его от этого поселка оторвать. Очень уж обвык здесь. Все свои. Даже в милиции дружки. Потом я поняла, что и с милицией, и с КПЗ этой, откуда я его извлекала, все было подстроено. Так вот…

Переехали мы в Донецк, работу он сразу нашел по своей специальности. Я же опять со своими просьбами: «Чего так жизнь толочь, учиться бы тебе надо. Все ж восьмилетка за плечами…» Обещала помочь с уроками…»

…Как же он издевался над ней: «помочь с уроками»! Тоже помощница — пешка в дамках…

Конечно, откуда ему было знать ее — вместе не учились, и на работе ее не видел. Домашняя баба, да и все туг. Знает свое место, выучил. Он только глазом поведет — ее и след простыл, мигом на кухне исчезнет.

Но она по-своему не отставала. Как разведчик, подстерегала всякую тихую его минуту, мирное настроение: «Чем ты такого-то и такого-то хуже… Что они против тебя: только тем и взяли, что техникум кончили… А ты же способный… Вот увидишь…»

Услышит очередное «отстань!» и отстанет. Но с каждым разом слышала — пожиже было замешано его «отстань». Так и согласился на вечернюю школу. Ладно, сказал, прикину свои силы. От этого не задохнусь.

Она пыталась ему помочь — объяснить в алгебре, геометрии. Он отмахнулся с насмешкой: не хватало ему у собственной бабы учиться! Но все же надо было контрольные задания сдавать…

Не забыть ей тот первый раз, как швырнул ей по столу задачник по алгебре: «На, помощница, решай, коли хвастала!»

Убравшись вечером, уж после одиннадцати, села за тетрадкой и задачником. Вчиталась в задачу, словно свежим ветром лоб освежило… Как же она соскучилась, как изголодалась по такой работе… Оказалось, все помнит, не было нужды и в учебник заглядывать.

Зайдя в ванную умыться перед сном, удивилась, глянув в зеркало: будто прежняя Зоя смотрела на нее спокойным и чуть горделивым взглядом…

Утром, не глянув в тетрадь, забрал с собой. А когда на следующий вечер вернулся из школы, почему-то долго топтался у порога, вроде ноги обтирал, чего раньше сроду не делал, в какой бы глине ни были его сапоги. Так и топал по чистому. А тут чего: ведь из школы вернулся, в чистом… Потом за ужином как-то не прямо, а боком, украдкой вроде, на нее поглядывал, словно к незнакомке приглядывался. И признался: «Слышь, там одна задача была, ее никто не решил. Ты одна… Мужики удивлялись…»

Сам он, наверное, больше всех мужиков удивился. И от того удивления притих. Даже Рьяный: подымет было руку, да встретит ее взгляд, и опустится его рука, пробормочет сам себе: «А не трожь… Голова… От, тихоня-тихоня, все молчит… А какой ум в той голове!»

Так и втянулся. Она выполняла все письменные задания, а он переходил из класса в класс.

Зоя Михайловна вздохнула и снова взялась за ручку.

«За то время, что в школе учился, стал смотреть на меня другими глазами. Удивлялся, как я решаю задачи. Не совсем, значит, был он плохой: уважать мог чужие способности. Так я его тогда понимала и радовалась. И предложила ему: давай вместе пойдем в институт. Я — стационарно, ты — заочно. И он согласился».