Татьяна Поликарпова - Женщины в лесу

Просто — быть! Не оглядываясь, кто что подумает, — быть. Чувствовать себя всегда вот такой, как сейчас, — независимой. И когда придет настоящая любовь, ты поймешь ее, узнаешь сразу, как сегодняшнюю ночь, а не придет — не надо!

Они стояли, обнявшись, среди огромного ночного мира, среди черно-лилового, прозрачного и прохладного мрака, разлитого и ввысь и вниз — от звезд неба до огней земли, — две девочки, в которых совершалось одно из загадочнейших таинств природы: из девчачьей, робкой и угловатой, рождалась иная — женская — душа. Ибо то, что испытывали они тогда — гордость собой и силу, — просто-напросто было знаком, что впервые ворохнулся в них, дал о себе знать самый удивительный дар, врученный женщине: способность любить, предчувствие верности — пожизненные радость и маета. Все же остальное потому и показалось — да и впрямь было! — чепухой, лилипутством.

Как бы потом у них ни сложилось, в какие бы передряги ни пришлось им попасть, как бы ни мололи их житейские жернова, им не забыть этой высоты.

Потом, осенью, вернувшись в университет, Ольга выслушивала комплименты, втайне про себя улыбаясь: «Как тебе идет загар! Ты просто стала другой! И глаза изменились!»

Она-то знала, что это новая ее душа отражается в ее глазах, руководит движениями, походкой. Пусть думают, что загар…

Ольга спокойно и щедро улыбалась Витьке и девчатам: уже прогромыхало над составом — гнусаво и железно: «Провожающим выйти из вагонов!»

Они пошли по тесному проходу, оглядываясь на Ольгу, посторонились, давая пройти двум парням в форме студентов-геологов. — Парни несли чемодан и рюкзак. Витька ревниво-враждебно бросил им вслед: «Там только одно место свободно!»

— А мы не жадные! — добродушно отозвался один, скинув с плеча рюкзак на скамью, где только что сидели девчата. Чемодан, очевидно пустой, он зашвырнул на багажник и стал, опершись лбом и локтями о край второй полки, нависая над Ольгой вопросительным знаком. Посмотрел на нее внимательно:

— Ну вот, нам больше и не надо! Разрешите?

Ольга пожала плечами. Дескать, чего спрашивать, когда все равно больше мест нет.

— Я сейчас! — доверительно бросил ей парень, и они с товарищем убежали.

Он вернулся, когда поезд уже миновал Москву и Ольга соображала, что делать с его багажом.

— Понимаете, в последний вагон вскочил, заболтались с другом, — сообщил парень.

У него было приятное — чистое, темнобровое и темноглазое — лицо, спокойный внимательный взгляд без тени той тщеславной уверенности в собственной неотразимости, которая обычно свойственна более или менее привлекательным ребятам. И она порадовалась, что с ним можно будет поговорить про геологию, не опасаясь какого-нибудь дурацкого заигрывания.

Ольга когда-то в школе пережила увлечение геологией, но, хоть и пережила, интереса не потеряла. Потому и в горы пошла. Кроме того, у одного человека из их группы (у того самого Кости, при воспоминании о котором Ольгу особенно радовала приобретенная в горах независимость) был друг-геолог, очень красивый парень, Ольга видела его на фотографиях (учился он в другом городе) и втайне думала, что могла бы в него влюбиться. Одним словом, немало нашлось чего, что заранее расположило Ольгу к попутчику. Тем более что сердце ее, надежно защищенное случившимся на перевале, было, по ее мнению, в безопасности.

Скоро они знали, кто что, куда и откуда.

Ольга спросила, приступая к своему плану — поговорить о геологии:

— Ну а что было у вас на практике?

Он махнул рукой:

— Да обычно: холодно, грязно…

— Делали-то что?

— Эксплуатация нефтяных скважин…

И снова продолжения не последовало…

«Что же он, разговаривать не хочет? Думает, я из вежливости его расспрашиваю? Ну что ж… Спросим о другом, житейском», — ехидно подумала Ольга.

— Это правда, что вы, геологи, все свободное время пьете?

— Откуда ты взяла?

— Видела любительские фото у одного парня. Там его друг — геолог с товарищами — только за бутылкой. Иных вариантов нет.

Геолог чуть нахмурился, наклонил голову, и крыло темных волос скользнуло на лоб. Он молчал.

— Ну и вообще… говорят, — добавила Ольга безжалостно.

Он глянул на нее — и в глазах было любопытство: мол, что, будешь мораль читать? Колючая насмешка: говорят! Кто бы говорил! — но встретил взгляд прозрачный и спокойный; светлые зеленоватые глаза на смугло-розовом лице доверчиво и доброжелательно ждали, что он ответит.

И она увидела, как его глаза разоружились: насмешка осталась, но стала ласковой.