Марина Юденич - Доля ангелов

Остались — обрывки воспоминаний, как осколки разбитого зеркала, в котором отражаются картины чьей-то чужой жизни.

Я помню, к примеру, как, сидя на низком бархатном канапе, Мадлен натягивает тонкие черные чулки. Попутно замечаю — ноги у нее очень худые, с крупными коленками и длинными узкими ступнями. Она почти голая в маленьких трусиках и узком кружевном поясе с резинками. Но руки — в перчатках. Обычных кожаных перчатках, какие носят на улице.

«Зачем это?» — без особого удивления думаю я. Мысли в голове вообще какие-то блеклые. И тут же соображаю: чтобы не оставить затяжек на чулках-паутинках. Следом набегает другая мысль, ленивая, как морская волна в раскаленный, безветренный день: «Я бы никогда не сподобилась на такое»

И весь обрывок.

— Пообедаешь со мной?

На ней уже маленькое черное платье без рукавов, едва прикрывающее крупные — как у подростка — колени. Короткий норковый жакет в руках — парижанка, готовая к выходу.

Поздновато, правда, для обеда — смотрю на часы: без двадцати семь. Антон уже наверняка вернулся с гор. Но эта мысль такая же вялая, как прочие: я не тревожусь и ничуть не беспокоюсь о том, чем стану объяснять свое отсутствие.

Еще припоминаю, что французы обедают поздно.

Однако идти с ней обедать не хочу.

Маленький осколок памяти больше не отражает ничего.

Еще я помню: она негромко говорит, улыбаясь, и — совершенно мужским жестом — двумя пальцами касается моей щеки.

— Позвони, если захочешь увидеться. Я буду здесь еще неделю.

Жест очень короткий, едва уловимый.

Потому что мы уже в людном холле отеля.

И это все, что я помню о прощании с Мадлен.

Наш номер в «Suvretta» [5] Фешенебельный отель в Сент-Морице. , слава Богу, пуст.

Антон вернулся с гор — по комнатам в беспорядке разбросаны лыжные штаны, куртка, свитер, тонкое теплое белье, носки. Но, видимо, немедленно завалился в бар или — не дождавшись меня — отправился обедать.

Очень кстати.

Закрываюсь в ванной и — вот еще один сюрприз подсознания! — немедленно залезаю под душ, хотя обычно предпочитаю ванну — уютную, душистую, пенную.

Упругие струи впиваются в кожу, горячий пар застилает узкий пенал кабинки, и я понимаю: в подсознании сработал еще один штамп, на сей раз — привнесенный голливудскими лентами. Это их герои, потрепанные в переделках — не суть, физически или морально, — непременно отправляются в душ. И там — под напором воды — окончательно приходят в себя.

Такое омовение души и тела.

Под душем в самом деле легчает, и я окончательно понимаю — с однополой любовью покончено навсегда.

Глубокой ночью, возвратившись бог весть откуда, Антон не задает вопросов. Но, едва завалившись в постель, желает — по привычке — без церемоний исполнить супружеский долг. И я внезапно с энтузиазмом отвечаю на его порыв.

Вопреки обыкновению.

Еще одна шарада из области психоанализа: то ли комплекс вины, то ли внезапная радость благополучного возвращения в привычное лоно?

Но как бы там ни было, изумленный Тоша наутро предлагает заглянуть в ближайшую лавку «Cartier», бормоча сакраментальное: «Когда с нами по-человечески, и мы — по-людски».

Я не отказываюсь — семь каратов чистой воды нежданно-негаданно пополняют мою ювелирную коллекцию.

Кстати, именно это кольцо пятью годами позже украсит траурную перчатку.

Пока же — моя охрана обнаружила новую Тошину связь.

Отличную от прошлых, потому как на сей раз Антон поселил даму сердца недалеко от дома. В том же самом скромном двухэтажном коттедже, где мы обитали когда-то.

Помимо жилья, Антон обеспечил девушку машиной с водителем из нашего гаража, горничной, мобильным телефоном и еще какими-то удобными мелочами, чего раньше не делал ни для кого.

Докладывая об этом, мой главный секьюрити отводит глаза, вернее — с напускной деловитостью шарит ими в бумагах, разложенных на столе. Ждет, надо думать, реакции. Или по меньшей мере расспросов: кто эта новая избранница, какова из себя?

Я не спросила ни о чем, и он, забыв про бумаги, удивленно взглянул мне в лицо. И даже встревожился: все ли в порядке? Бывает, от потрясения впадают в ступор.

Но я никуда не впадала.

Что до спокойствия — оно не было напускным. Отнюдь. Появление постоянной пассии, которую в отличие от прочих Антон так трогательно опекал, означало только одно: мне готовят замену.

И это было логично, в русле тенденции на разделение, о которой уже шла речь.