Ольга Дрёмова - Танго втроём. Жизнь наизнанку

— Так ты будешь драться или нет? — в гнусавом голосе Николяши слышалось явное разочарование.

— Драться? — Видя, как высокая тёмная тень, остановившаяся у заветных дверей в соседней рекреации, на секунду застыла, Миня почти перестал дышать. — Ну давай же, давай… — Подталкивая отца взглядом в спину, он выразительно причмокнул и с облегчением увидел, как дверь на миг отворила яркий четырёхугольник дневного света, а потом сразу же захлопнулась, заглатывая высокую тёмную фигуру. — Так ты говоришь, драться? — Развернувшись, Минька счастливо засмеялся. — А отчего бы и не подраться с хорошим человеком?! Ребята, бей Копейкина, с меня мороженое! — звонко прокричал он, и, вопя от восторга, четвёртый «А» смешался в одну большую кучу-малу.

Несомненно, после скромного секретарского кресла в московском горкоме партии место второго по всему Узбекистану действительно было не только повышением, но и неслыханным везением, но для Ивана Ильича отъезд из столицы в Самарканд означал ссылку, заключение в пространстве, лишённом времени и надежд. Здесь, на краю земли, для Берестова было всё чужим: и опрокинутая, расплавленная синь запредельно высокого неба, неторопливо стекающая на горизонте в раскалённое марево песков, и облитые бело-голубой глазурью сахарные головы куполов мечетей, и вычурная вязь старинных камней, оглашаемая ежевечерними гортанными переливами чужих голосов, молящихся чужому Богу…

— Ванюша, я тебя умоляю! Ну что ты хочешь? Хочешь, встану перед тобой на колени?.. — Подойдя к мужу вплотную, Валентина взялась за угол кухонного стола и, по-собачьи заискивающе заглядывая Ивану Ильичу в глаза, стала медленно опускаться на пол. — Ванечка, милый… я тебя Христом Богом молю: сделай, как я прошу… — Коснувшись коленями пола, Берестова осела на бок, всхлипнула и, обняв ноги мужа, прижалась к ним лицом.

— Если ты рассчитываешь меня разжалобить — выброси это из головы.

С презрением взглянув на дрожащую у его ног жену, Иван Ильич попытался освободиться, но та, вцепившись в него мёртвой хваткой, крепко зажмурилась и, мелко затряся головой, пронзительно зачастила:

— Ванечка, миленький, хороший мой, славный, ну ты же не злой! Да, я знаю, я допустила ошибку, но все мы ошибаемся, пойми: безгрешных нет. Я знаю, я не стою твоего мизинца, я не стою того, чтобы сдувать пыль с твоих сапог! Нет! Не перебивай меня, дай мне сказать! — Почувствовав, что колени Берестова дрогнули, Валентина ещё крепче прижалась щекой к шерстяной материи его брюк. — Юра — твой сын, Ваня, он ни в чём не виноват, это я, я одна, пойми! Послушайся меня — помоги ему, всё ещё может быть как прежде!

— Как прежде уже ничего быть не может, Валя. — Холодно взглянув на макушку жены, на которой из-под обесцвеченных гидроперитом коротких завитков проглядывала светло-розовая кожа головы, Иван Ильич глубоко вздохнул, и его губы горько изогнулись. — Встань, не лето красное, по полу дует, ещё застудишься, — бесцветно бросил он, думая о чём-то своём. — Я понимаю твоё стремление помочь единственному ребёнку любыми путями, но твой Юра уже далеко не мальчик, ему тридцать два, а значит, он уже в состоянии отвечать за свои поступки. Когда он несся из Союза без оглядки, он обо мне много думал? Да ни на грош! А теперь, надо же, вспомнил, у него есть папа, — последнее слово Берестов произнёс почти нежно, заставляя губы растянуться в улыбке, но его глаза остались неподвижно-холодными. — Когда он пытался выгадать кусок послаще, его мало интересовала судьба папы, лишь бы вывернуться самому, а там — трава не расти! Как мне удалось замять всю эту грязь с его бегством и не утонуть, я до сих пор не могу понять, видимо, надо мной Бог крепко держал руку, иначе бы мне было несдобровать! Если бы не моя счастливая звезда и удачно сложившиеся обстоятельства, ты сейчас не грела бы свои окорока под дивным солнцем Самарканда, а грызла вечную мерзлоту где-нибудь в Ойкумене!

— Ванюша! — вскинув голову, Валентина бросила на мужа проникновенный взгляд и, неловко встав на одно колено, с усилием оторвала своё тело от пола. — Ванечка, я всё знаю, родной, знаю, насколько я должна быть тебе благодарной и признательной, но умоляю тебя: забудь обиды, помоги мальчику! — Окончательно поднявшись, она глубоко выдохнула и, придерживаясь за угол стола, опустилась на табурет. — Ванюша, Юра решил вернуться в Союз, и ты должен помочь ему, если не ради него, то хотя бы ради маленькой Надюшки! Ты всё можешь, ты ведь такой сильный и благородный!