Ольга Дрёмова: Танго втроём. Жизнь наизнанку

— …но в свете последних событий недостойное поведение мичмана Кряжина бросает тень на моральный облик советского офицера…

— Ну всё, Митрофаныч, покатилось колесо под гору!

— А я тебе о чём говорил? Куприянов всегда начинает за здравие, а кончает за упокой…

Слова Митрофаныча перемешивались с голосом председательствующего Куприянова и отдавались в голове Марьи непонятными скомканными звуками. Закрыв лицо ладонями, она старалась вслушаться в смысл произносимых слов, но, ускользая от её воспалённого сознания, они слипались в один сплошной ком и, закручиваясь тугим вихрем, раскалывали действительность на сотни мелких обломков, сложить которые в единое целое не было никакой возможности.

— …поступки, недостойные комсомольца…

Ячейка общества… моральный облик… Слипшиеся между собой слова делились на звуки и вкручивались в сознание Марьи, разрывая голову и разносясь по всему телу безудержным горячечным ознобом.

Заставив себя распрямиться, Марья с трудом оторвала ладони от лица и почувствовала, как неистово колотится её сердце. Разрываясь от напряжения, оно жёстко пульсировало где-то у самого горла, отказываясь качать кровь к заледеневшим пальцам рук и ног. Резкая боль в затылке отдавалась оглушительным звоном в ушах, и слова говоривших, тая маслом на раскалённой сковороде, деформировались во что-то скользкое и отвратительно тягучее…

— …Вам придётся расстаться со своим комсомольским билетом.

Смысл сказанных Куприяновым слов дошёл до Марьи не сразу. Оглушённая повисшей в комнате тишиной, ожидая ощутить на себе чужие взгляды, она беспомощно оглянулась по сторонам, но никто на неё не смотрел, потому что все лица без исключения были обращены к центру комнаты.

У края стола, застеленного зелёной суконной скатертью, стоял Куприянов, а напротив него, всего в двух шагах — бледный как полотно, осунувшийся Кирилл, в руке которого виднелась маленькая тёмно-бордовая книжечка комсомольского билета. Тяжело дыша, Кряжин, не отрываясь, смотрел на Куприянова, а по его вискам, скользя неровными дорожками, катились крупные капли холодного пота. Он нервно подёргивал крыльями ноздрей, перекатывая под смуглой кожей хрящеватые комья желваков, и в его тёмно-карих, почти чёрных глазах застыло немое отчаяние.

Расстаться с комсомольским билетом означало поставить на своей будущей жизни огромный жирный крест и забыть обо всём, что сулила удачная карьера и молодость, — беспартийного счастья не бывает. Представив себе последствия сегодняшнего решения, Кряжин внутренне похолодел и, чувствуя, как где-то внутри его зазвенели на высокой ноте и до отказа натянулись тонкие рифлёные струны нервов, лихорадочно задёргал уголками губ. Цена ошибки была настолько велика, что думать об этом не было никаких сил. Дальнейшая жизнь с ненавистной Марьей казалась Кириллу кромешным адом, но, если его исключат из комсомола, рассчитывать в своей жизни на что-то стоящее он уже никогда не сможет.

Ощущая, как невыносимая тишина наваливается на него со всех сторон, Кряжин облизнул пересохшие губы и медленно обвёл взглядом комнату. Он не останавливался ни на ком конкретно, а только выхватывал выражение глаз, малейшие движения бровей, и по тому, как, встречаясь с ним взглядами, люди опускали глаза в пол, всё больше и больше убеждался, что помощи ему ждать неоткуда. Сочувствуя и понимая, морское братство было бессильно в борьбе против коммунистического счастья.

Добравшись взглядом до последнего ряда, Кирилл несколько мгновений помедлил, а потом, будто заставляя себя совершить непосильный труд, поднял голову и посмотрел Марье прямо в глаза. Она замотала головой, внезапно осознав происходящее, как бы пытаясь отгородиться от того страшного и непоправимого, что должно было совершиться в следующее мгновение, и, пытаясь приподняться на непослушных, дрожащих ногах, невнятно забормотала:

— Нет, не надо, вы ничего не знаете… он ни в чём не виноват… это Макар Савельевич… это всё он…

Женщина, с которой его связывало семь лет жизни и которую он ненавидел всеми фибрами своей души, вдруг показалась ему совсем чужой. Длинные светлые локоны, серые, с зеленоватым отливом, почти прозрачные глаза, светло-розовые узкие губы — всё было страшно чужим и незнакомым. Посторонняя женщина смотрела на него умоляющим взглядом, и от её по-собачьи преданных глаз на душе Кирилла стало муторно и одиноко. Скрутив его жизнь в узел, она отняла всё, что было ему когда-то дорого, и вот теперь, с боязнью выглядывая из-за чьих-то спин, ждала от него последней жертвы.