— Я говорю, и дёрнуло же парня за язык сказать, что он собирается подавать на развод. Дослужил бы себе тихо, тем паче, что остался-то всего год с небольшим, а потом и разводился себе на здоровье. Наверное, допекла она его до ручки, не иначе. — Передвинув графин со стаканами на край стола, Павел Аркадьевич снова отошёл в сторону и удовлетворённо кивнул, довольный результатом. — Это ж надо такому быть — Кряжин удрал от неё чуть ли не на полюс, а эта Маша с Уралмаша за ним следом притащилась. Ты думаешь, она его любит или так?.. — Елисеев, неопределённо покрутив в воздухе рукой, повернул голову и вопросительно посмотрел на согнувшегося в три погибели Краюхина.
— Не могу знать, товарищ старшина второй статьи! — Вскочив на ноги, Краюхин крепко прижал рамку к себе и, вытянувшись во весь рост, с готовностью ожидая приказаний командира, замер на месте.
— Ты не очень-то скачи, а то стекло разобьёшь ненароком. — При взгляде в кристально-чистые глаза Василия Павел Аркадьевич почувствовал, как внутри его поднимается волна негодования: вот ведь, салажонок, скользкий, как уж, ни с какого бока не ухватишь. К нему обращаешься по-человечески, а он от устава — ни на шаг. Ладно… — А что же ты, Краюхин, по лицу Генерального Секретаря, Героя Советского Союза, грязной тряпкой возишь? Что, на гауптвахте давно не был? Так это мы сейчас мигом организуем. — Мстительно прищурившись, Елисеев с нескрываемым удовольствием смотрел на побледневшее лицо первогодка.
— Виноват, товарищ командир! — Краюхин с бьющимся сердцем отбросил тряпку в сторону, и, часто задышав на стекло, принялся вытирать священный лик руководителя партии рукавом матроски.
— Ты что же это, паскудина такая, казённое имущество решил испортить? — каменея лицом, сквозь зубы выплюнул Елисеев.
— Никак нет! — Не зная, как поступить лучше: отложить портрет в сторону и вытянуться по швам или оставить всё как есть, Краюхин судорожно сглотнул, и Елисеев с удовольствием увидел, как губы молодого морячка задрожали.
— А ты его языко-ом, да смотри, чтоб до скрипа! — Наслаждаясь своей местью, Елисеев слащаво улыбнулся. — Ну?! — Не скрывая радости, старшина неспешно провёл языком между зубами и верхней губой и смачно причмокнул.
Не зная, как расценить слова старшины, Краюхин растерянно заморгал, и в этот момент до его слуха донесся далёкий звук шагов, направляющихся к двери Красного уголка. И Елисеев, и Краюхин, застыв на месте, оба какое-то время напряжённо прислушивались к стуку каблуков, но длинное гулкое эхо, будто издеваясь, перемешивало звуки настолько, что определить, кому принадлежали шаги, не было никакой возможности. Крепко вцепившись в портрет Леонида Ильича, Василий беззвучно молился всем святым, чтобы гулкое эхо донесло до него стук жёстких офицерских ботинок, означающий несомненное спасение, а Елисеев, перекосив рот на сторону, напротив, надеялся услышать торопливый топот простой матросской кирзы.
За несколько секунд ожидания в рыжих, коротко стриженных волосах Краюхина выступили крупные капли пота. На какой-то момент шаги совсем затихли в отдалении, и, расплываясь широким масляным блином, круглая толстая физиономия Елисеева благостно засияла, но, видно, на счастье многострадального Краюхина, за него кто-то крепко держал кулачки, потому что, помедлив всего несколько мгновений, шаги возобновились, и по их горделивой, полной внутреннего достоинства неторопливости обоим стало понятно, что с таким шиком может идти только военный офицер.
— И почему на свете везёт исключительно дуракам, ты не знаешь, Краюхин? — не отрывая взгляда от двери, негромко прошептал Елисеев.
— Никак нет, товарищ командир! — серьёзно ответил тот и, оторвав от своей груди портрет в золочёном багете, обменялся с Героем Советского Союза понимающими взглядами.
* * *
За окном вагона потихоньку плакало лето, и, рассекая густой влажный студень августовского вечера, колёса поезда выбивали коротенький однообразный мотивчик. Лёжа на верхней полке, Марья прислушивалась к этому монотонному перестуку, и, когда звук делался особенно глухим, ей казалось, что, понизив голоса до шёпота, колёса переговариваются между собой. Сплетничая, они перекидывались короткими, рублеными фразами, а иногда, рассказывая о чём-то особенно важном, выводили длинный громыхающий перебор. Дослушав очередную фразу, гадкие колёсики все, как одно, покатывались со смеху, и тогда, мелко и часто барабаня, их голоса сливались в беспорядочное грохотание, а потом они снова успокаивались и, ритмично постукивая по мокрым рельсам, несли дальше прямоугольные коробочки вагонов.
Читать дальше