Елена Щербиновская - Кто в спальне король?

Валентин молча смотрел на Марию. Смотрел, как раньше, как всегда, взглядом преданного пса, готового умереть за своего хозяина. Этот замечательный, красивый, очень породистый пес ни в чем не был виноват!

— Хочешь кофе? — рассеянно спросила Мария.

Валентин помотал головой.

— Ты хочешь что-то сказать? — снова спросила она.

— Я все тебе сказал, — ответил Валентин драматическим голосом, в котором Марии послышалась вдруг какая-то фальшивая, актерская нотка. — Теперь слово за тобой!

Мария вздохнула. Что она могла ему ответить? Скорей бы уж все закончилось!

— Знаешь, я думала…

Валентин приложил палец к губам.

— Тсс! Не спеши, подумай еще.

Нет, наверное, он не фальшивил, но Мария, уже не в первый раз, ощутила в душе внезапный холодок, какой-то мятный, ментоловый привкус, словно проглотила пастилку от кашля из рекламного ролика. И с этой пастилкой пришла холодная ясность.

— Я не могу стать твоей женой, — отчетливо произнесла Мария. — Прости, но никогда не смогу!

— Значит, так… — Лицо Валентина вдруг стало жестким, в глазах вспыхнули искры гнева. Таким Мария его еще не видела. — У тебя кто-то другой, да?

— Какая разница? — устало произнесла Мария. И подумала — как все же примитивны и одинаковы мужчины! Если ты им отказываешь — значит, у тебя роман с другим. А представить, что твое сердце все еще живет в прошлом, от которого остались одни воспоминания, им не дано. Понимать, что играть в любовь, когда история внутренне уже завершилась, бессмысленно, они не желают.

— Большая разница, — процедил Валентин. — Меня еще никогда, никогда не бросали женщины! Должна быть причина!

— Все когда-то бывает в первый раз, — сказала Мария. — Прости, еще раз прости. Причина во мне. Я не хочу фальшивить и притворяться и ничего, пойми — ничего не могу сделать с собой.

— Ну, что ж… Пусть будет. Только смотри — не пожалей! — Валентин резко развернулся и пошел к двери. Но вдруг остановился и сказал небрежно: — Кстати, вот билет на премьеру моего шоу. Если надумаешь, можешь прийти. — Он бросил билет на стол и быстро, не оглядываясь, вышел.

Через несколько минут Мария услышала, как взревел мотор его машины. На этом все кончилось. Во всяком случае, в тот момент Мария думала именно так. И ни о чем не жалела. Конечно, Валентин обиделся, оскорбился, гордо ушел, но не забыл при этом бросить прощальную угрозу «смотри — не пожалей» и оставить билет на премьеру. Зачем? В надежде увидеться, что-то вернуть? Или для того, чтобы продемонстрировать ей свой успех, свою гениальность, задеть, зацепить, что-то доказать? Бог его знает, зачем он так сделал, да и не важно. Можно и сходить на премьеру, если найдется время. Все равно это уже ничего не изменит.

Оставшись в доме одна, Мария ощутила внезапно легкое и свежее дыхание свободы, которого ей, как сейчас она поняла, так не хватало в последнее время. Теперь она была снова совершенно одна в своем мире, в своем измерении. Как же это прекрасно, когда ничто не держит тебя, когда никто ничего от тебя не ждет и не требует! И не надо никаких романов, лучше всего какое-то время просто побыть одной. Одной — в своем доме, наедине со своими мыслями, чувствами, воспоминаниями. Еще немного побыть Машей, той самой доверчивой, искренней и немного наивной Машей, которая двадцать пять лет назад впервые испытала чувство катастрофической, безоглядной любви и которая потом уже никогда не могла от него отказаться…

В тот вечер я вернулась домой очень поздно, слишком поздно по установленным в доме правилам. Мама, нервная, взвинченная, ходила по квартире с сигаретой, то и дело бросаясь к окну. Когда я вошла в комнату, она стояла, прижавшись лбом к стеклу, а отец ее успокаивал. Увидев меня, он резко обернулся и произнес непривычно суровым голосом:

— Как это понимать?

— Дипломникам помогала, — сказала я.

— Это что, общественная нагрузка? — В голосе отца прозвучала ирония. — И чем, интересно, ты помогала им ночью?

— Как чем? Чертила, подрамники натягивала… — машинально ответила я, надеясь как можно скорее сгладить неприятную ситуацию и скрыться в своей комнате.

— А позвонить было нельзя? — закричал отец.

Он вообще никогда не кричал, и я растерялась. Мне тогда и в голову прийти не могло, что кто-то может так обо мне беспокоиться. Подумаешь — час ночи! Конечно, при желании можно было откуда-то позвонить, из телефона-автомата, например, но могла ли я думать об этом, гуляя с Аланом по ночным улицам? Да я вообще обо всем на свете забыла! Но как я могла признаться в этом моим распсиховавшимся родителям? Может быть, начнись разговор иначе, я бы что-то и рассказала, но тут мне тоже попала шлея под хвост.