Тамара Кандала - Как вам живется в Париже

— Ну, ты и злой, Савелий, — сказала Ксения. — А сам, небось, у них ошиваешься постоянно.

— Естественно, — подтвердил Савелий, — а с кем же им ещё делиться секретами и выслушивать комплименты. Зато кормлюсь икрой и шампанским. Её величество Халява — царица всех светских дружб.

— Есть хорошая арабская пословица, — сказал вдруг, молча внимавший до этого разглагольствованиям Севочки, пожилой журналист (может из конкурентного издания?), — если собрался карабкаться на дерево, подумай о том, чтобы хорошо помыть задницу.

Все рассмеялись. И Севочка первым.

— А есть ли здесь люди искусства? — осторожно поинтересовалась Ника.

— А как же! Их тут как грязи. Каждый второй. Если не блядь, значит художник. Вам кого показать? Враждующих классиков или молодую наглую поросль?

— Мне интересны и те, и другие, — серьёзно сказала Ника.

— С удовольствием, — сказал Севочка, обрадованный таким своим успехом. — Вон тот, похожий на старую собаку, с копной седых волос, это вечно модный художник Пукер. Своего рода, гений.

— Гениальный художник? — почтительно уточнила Ника.

— Коммерческий гений. Уникальный нюх — он всегда там, где деньги. А это поважнее таланта будет. Он сам на себя моду организовывает — сначала в Париже, потом в Америке, а теперь и в России. Его художественное кредо, как он сам говорит, придумывать новые примочки и скармливать их богатым снобам, любителям «нового искусства». Действует, в основном, через баб. Умеет их обхаживать, как никто. А те уже поют в уши своим богатеньким «папочкам», чтобы раскошелились.

— Но это же жульничество! Обманывать простаков, которые держат тебя за художника! — встряла примкнувшая к нашей группке хиппушница.

— Ничего подобного. — Севочка с удовольствием опрокинул ещё стаканчик красненького. — Во-первых, он действительно высокий профессионал. А во-вторых, лохов надо учить — пусть образовываются. Потому что, как говорила моя бабушка, если не знать, лучше и не покупать.

— А вон тот, чернобородый, в кожаном пальто до пят, и с выражением скучающего библейского пророка?

— А это его коллега по кисти, пригретый им когда-то, в начале эмиграции, а потом обвинённый им же, став к тому моменту почти классиком, в плагиате. Теперь они заядлые враги. Имейте в виду, здесь почти все со всеми враждуют. Особое свойство русской эмиграции. А «пророк» этот, между прочим, очень хороший художник, из настоящих. Проникновенный. Не ушлый и не циничный. Его спасает провинциализм — он искренне продолжает верить в искусство. Таких мало осталось. Теперь тоже уже выскочил в классики.

Я уже давно следила за неким молодым человеком довольно странного вида. Стрижка «а ля гитлер-югенд», одет в трикотажный костюм с лампасами «а ля командировочный», но с «лейблом», и в высоких шнурованных ботинках. От него ни на шаг не отступала прелестная японская фарфоровая «куколка». Он был очень общителен и всем желающим давал потрогать свои мускулы на правой руке. Севочка объяснил, что это «стебается» очень модный художник. Его последний «прикол» — огромные полотна в стиле Микеланджело, но написанные… шариковыми ручками.

— Тяжёлый труд, между прочим. Целый мешок ручек исписал. Вон, видишь, всем хвастается своим бицепсом, накачанным таким образом.

Галерея продолжала журчать и побулькивать пузырьками разговоров, поцелуев, восклицаний, посверкивать редеющими уже вспышками, позвякивать по-прежнему неутомимо наполняющимися бокалами, но вернисажный энтузиазм уже явно шёл на убыль. Под занавес вплыла высокая полная дама в накрученном блестящем наряде, её неправдоподобно длинные ноги в кружевных чулках возвышались на высоченных каблуках в форме Эйфелевой башни. Норковая шуба в пол и широкополая шляпа завершали опереточную нелепость облика.

— А эта, королева шантеклера в кокаиновых парах, некто Козлик, — кивнула в её сторону головой Ксения, — бывшая жена моего бывшего приятеля. Он, помнится, называл её Ветераном большого минета. Был, между прочим, неплохим писателем, из тех, что пишут кишками и членом и претендуют на «культовость». Теперь вернулся на родину и ушёл в политику — стал фашиствующим большевиком. Никак не может изжить свои комплексы. Да и Козлик уже из козлика превратился в козлиху.

Тут Ксенька замахала, как мельница, руками — в галерею вошёл высокий светловолосый парень приятной наружности. Это и был её «кадр». Он направился в нашу сторону, раскинув в приветствии руки и улыбаясь во весь рот белозубо-сахарной улыбкой. Схватив Ксеньку в охапку, он приподнял её и облобызал. Приземлившись, она нас познакомила. Саша́ с итальянской непосредственностью облобызал и нас с Никой.