Марика Коббольд: Мгновения жизни

Он решил, что надо заставить ее расплакаться. Для такой малышки она плакала на удивление редко. Он высунул язык, но «глупая старуха» только захихикала. Он с силой ткнул пальцем в самое мягкое и незащищенное место ее круглого животика. Улыбка девочки сменилась недоумением, когда она ощутила боль. Но вскоре она пришла в себя и вновь заулыбалась, глядя на своего смешного старшего братика. Он толкнул ее еще раз, и она упала, ударившись головкой о доски пола. Какое-то мгновение улыбка еще держалась на кругленьком личике, но, как только она сообразила, что брат намеренно сделал ей больно, глаза ее наполнились слезами. Он подумал, что она похожа на большого жука, вот так размахивая ручками и ножками и пытаясь встать. Он засмеялся чистым смехом мальчика-певчего — его сестра всегда была такой неуклюжей! Вот она встала на четвереньки, смешно оттопырив толстую попку, а потом, чтобы утешиться, схватила и прижала к груди свою любимую игрушку — коричневого вельветового щенка по кличке Патер. Но не успела она взять его в руки, как рядом оказался брат, и тоже потянулся к игрушке. Она бросилась бежать, прижимая щенка к груди. Оттого что за ней погнались, пусть даже понарошку, девочка перетрусила, хотя и знала, что это всего лишь старший брат преследует ее. Малышка запаниковала, ощущая за спиной жаркое дыхание волчьей стаи или индейцев на лошадях, издающих дикие вопли и размахивающих луками со стрелами. Она споткнулась и упала, и, пока лежала, распростершись на деревянном полу, ее брат подхватил Патера и принялся размахивать ям над головой, торжествующе крича и бегая от камина и обратно. Туда-сюда, туда-сюда. Патер, которого ухватили за его короткий куцый хвост, болтался в воздухе, отчаянно сражаясь за свою жизнь. Его маленькая полненькая хозяйка, с трудом поднявшись на ноги, бросилась на защиту своего любимца. Туда-сюда, туда-сюда, все ближе и ближе к огню.

— Жареная сосиска, — смеялся ее братец. — Жареная сосиска, жареная сосиска!

Отчаянно завизжав, девочка вырвала щенка и стукнула мучителя кулачком, отчего тот ударился о решетку и рухнул в огонь, поджарив свою веснушчатую щеку на прутьях каминной решетки.

— Она просто помешана на этой игрушке, — рассуждал отец тем вечером, стоя на площадке лестницы, куда выходили двери детских спален. — И почему это она зовет его Патером? Почему не «папочка» или «Габриэль», если уж ей так захотелось назвать вельветовую собачонку моим именем?

— Я спрашивала ее об этом, — ответила мать. — Это не имеет к тебе никакого отношения. Она назвала его в честь Патера О Тула, потому что, как она сказала, Патер О’Тул — очень важный человек. По-видимому, для нее это исполнено большого смысла. — Мать вздохнула. — Ее нужно наказать. Она уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что совершила очень плохой поступок.

— Не думаю, чтобы она хотела толкнуть своего брата в огонь, — заметил отец.

Девочка, вся дрожа, лежала в своей кровати. Какое ее ждет наказание? В книжках-сказках брата она читала, что людям отрезали языки. Но взрослые хотели, чтобы она разговаривала с ними, так что, скорее всего, они не сделают этого. В тех же самых книжках людей иногда засовывали в бочку с тысячью гвоздей и скатывали ее с горы. Брат объяснил ей, что в стенки бочки вбивали гвозди, острыми концами внутрь, и, когда бочка катилась с горы, гвозди кололи человека. Но единственная бочка, которая была ей известна, — та, с деревянными кубиками, что стояла в детской комнате. Девочка была толстушкой и поэтому никак не могла поместиться там, к тому же ее отец всегда говорил, что у них мало денег, так что вряд ли они соберутся и купят новую, специально для нее. В некоторых вещах она была очень умна для своего возраста и знала, что целая тысяча гвоздей и сама бочка будут стоить очень дорого. Потом она вспомнила одну строчку из своей собственной книжки с картинками: «Ты потеряешь то, что любишь сильнее всего на свете».

Она всхлипнула в отчаянии и крепче прижала Патера к груди. Вот каким будет ее наказание! Они отберут у нее Патера. Она лежала совершенно неподвижно, словно надеялась, что, если не будет шевелиться и не издаст ни звука, их с Патером не найдут. Она услышала приближающиеся к двери шаги, потом они стихли вдали. Но ее красные часики безостановочно отсчитывали минуты, и она больше не могла вынести этого. Что, если самой наказать себя? Может, тогда они ей ничего не сделают и оставят в покое? Теперь она чувствовала себя спокойнее и увереннее. Когда мысль о том, как именно следует наказать себя, первый раз пришла ей в голову, она испугалась, но в то же время уже знала, что так будет правильно. Она встала с кровати, держа в руках Патера, и пошлепала вниз, прислушиваясь к голосам или шагам, но все было тихо. В полной темноте она отыскала нужную комнату. Войдя в нее, осмелилась даже включить свет. Коробка очень длинных спичек лежала на каминной полке. Она положила Патера на пол на безопасном расстоянии, потом подтащила стул и с ногами взобралась на него. С третьей попытки она зажгла спичку и, мгновение поколебавшись, поднесла пламя к щеке.