Ги Раше - Месть Гора

И в тот же миг воины стоявших друг напротив друга армий разразились криками, сопровождая их ударами мечей по щитам. Все они требовали добить Мансума. Противник Хети распрямился и поднес руки к лицу. Одним ударом, молниеносным и милосердным, Хети вонзил копье ему в грудь, угодив прямо в сердце, и отпрыгнул назад, не выпустив из руки оружие.

Смертельно раненный Мансум, спотыкаясь и плюя кровью, сделал несколько шагов и упал лицом на каменистую землю пустыни.

Хети же произнес громко:

— Я отомстил за преступления Сета, ибо я — месть Гора!

Однако его голос не был услышан воинами, испускавшими оглушающие крики, но теперь не одобрительные, а восторженные.

В едином порыве воины Мансума подняли над головами копья и щиты, приветствуя своего законного царя.

Якебхер был задумчив, что случалось с ним нечасто. Он устроился не в большой зале своего дворца в Мемфисе, где обычно предавался удовольствиям, а в маленькой комнате с колоннами, выходившей в цветущий сад. Оттуда доносил до него ароматы легкий ветерок, который был приятно теплым, а не жгучим, каким он бывает в период разлива — самого жаркого времени в долине Нила. Якебхер развалился на устланном подушками и покрытом шкурой пантеры троне, рядом с которым стоял подросток. Этот красивый мальчик был почти наг: бедра опоясаны пестрым поясом из куска ткани, да черные кудрявые волосы повязаны голубой лентой, украшенной разноцветным жемчугом. Поначалу его единственной обязанностью было взмахивать время от времени большим опахалом из страусовых перьев, однако вышло так, что он стал доверенным лицом Якебхера, вернее, его безмолвным внимательным слушателем. Царь любил говорить с ним, тем более что мальчик обычно не произносил ни слова, выражая свое отношение к услышанному одобрительным кивком или вздохом, когда хотел выразить сочувствие своему хозяину.

— И вот все покинули меня, — жаловался Якебхер. — Но я не дурак и давно догадался об истинных устремлениях Мансума, которому я так опрометчиво доверил свои тайны и поручил командовать армией. Ты спросишь, почему я отдал под его начало солдат, с чьей помощью он планирует свергнуть меня и сесть на мое место? Не знаю, то ли слабость этому причиной, то ли моя лень… Сдается мне, мой прекрасный Кенан (так завали мальчика, и он был выходцем из Ханаана, а не египтянином, поскольку Якебхер опасался, что представитель коренного населения может отомстить ему за многочисленные убийства, совершенные им в свое время в Дельте), что, став правителем, я слишком много предавался удовольствиям, и теперь утратил былую силу. Временами мне тошно от всех этих пиров и танцев, да и от самого себя тошно. Ведь я твердо знаю: если Мансум вернется с победой, армия поддержит его, как когда-то поддержала меня, когда я пожелал избавиться от царя и завладеть троном.

И вот теперь я, хозяин, вытащивший Мансума из грязи, сомневаюсь в его преданности. А ведь даже когда он убил Аснат — женщину, которую я ненавидел, но страстно желал ею обладать, — я ни разу не упрекнул его, хотя мог бы воспользоваться этим, чтобы предать его смерти. Я ведь понял, что причина такой жестокости одна: он испугался, что я женюсь на этой женщине царских кровей, и она родит мне сына — наследника трона, который я захватил. И он знал, что Аснат — не из тех женщин, которых мы считаем слабыми и послушными игрушками, данных нам богами, чтобы мы могли наслаждаться их плотью и получать от них сыновей. Он прекрасно знал, какой у нее характер, знал, что она непреклонна и решительна. Да-да, он знал, что, когда я сделаю Аснат своей царицей, она первым делом настроит меня против него и заставит отослать из столицы подальше, а может, и казнить, ведь она его всегда презирала. Именно так мне и нужно было поступить, но я не осмелился, решил, что у меня нет достаточных для этого оснований. А может, в то время я все еще доверял ему…

Видишь, Кенан, я уже готов пожелать победы этому Хети, так как надеюсь, что он простит мне мои преступления. Я знаю, что не смогу помешать ему стать царем. А вот Мансуму, чтобы добраться до трона, придется переступить через мой труп. Хотя, даже говоря все это вслух, я сам себе не верю.

Сказав так, он схватил стальной меч, когда-то принадлежавший Хети, и рассек им воздух, словно отражая удар невидимого противника.

— Знай, Кенан, это оружие делает меня непобедимым, и зря я тебе жалуюсь. Скоро Мансум вернется, перебив этих собак. Когда он явится ко мне, чтобы сообщить о своей победе, я не дам ему закончить — ударю внезапно этим мечом, разящим прямо в цель, и не будет больше Мансума. А потом я во всеуслышание заявлю, что узнал о заговоре, о том, что он хотел убить меня и стать царем. Поэтому я опередил его, не дав свершиться нечестивым намерениям, и покарал его за преступление, потому что для этого мне не нужен ни судья, ни палач.